«Фергюс Боггс» был пьян. Выпил чересчур много субботним вечером и задирал вышибал при ночном клубе «Орбит». Они попытались его отогнать, и он, по их словам, сделался агрессивен. У меня нет причин не верить этому, все мы, и Боггсы, и наши сводные братья, таковы, даже крошка Джо, стоит ему что-то запретить, падает и колотит ногами об пол, где бы мы ни находились. Поскольку он самый младший, мама редко ему перечит. Один из двух вышибал, которому наскучило спорить с «Фергюсом», предложил открыть ему заднюю дверь, чтобы хозяин не видел, что он впустил пьяного, да еще и бесплатно. Завел его под этим предлогом в проулок и вздул. Со сломанным носом, сломанным ребром – что-то из этого могло быть последствием падения, а могло произойти и раньше, но власти сочли это последствием падения, – «Фергюс Боггс» побрел, шатаясь, прочь, споткнулся, упал в реку и утонул. Ему было двадцать пять лет.

Шеймус Смит ждал меня у двери морга. Он курил, дергался, прятал руки в маленькие карманы кожаной куртки.

– Это он?

– Да.

– Черт.

Он достал пачку сигарет, дал мне закурить. Потом, большое ему спасибо, отвел меня в паб, но я наглухо все забыл с того момента, как закурил эту сигарету. На следующий день мы с Хэмишем вновь плыли на пароходе – второй раз в жизни – я вез его домой.

Полиция не стала предъявлять обвинение вышибале, который «слегка ему наподдал», потому что «Фергюс» нарушал порядок, вышибала не имел намерения его убить, а утонул «Фергюс» потому, что был пьян. Вышибалам все сходит с рук, даже убийство.

Открыв коробку с марблс, я словно ящик Пандоры распахнула.

Понимала ли я это, когда глядела на шарики, просматривала каталог, катала шарики на ладони? Если нет, то поняла все в тот момент, когда увидела, как переменился отец, едва глянув на кровяники. И еще более убедилась, обнаружив, как мои родичи ухитрились все запутать, даже решая вопрос о том, где будет храниться коллекция. Что делать дальше, я не знаю. Новолуние, черное полнолуние, слишком много мыслей, не могу отфильтровать. Дыши же, дыши!

Выйдя от Микки, я сразу же позвонила маме, меня распирало негодование.

– Как поживает мисс Марбл? – Она рассмеялась собственной шутке. – Ты побывала у Микки? – В голосе ее тревога, кажется, она боится, что ее ложь будет разоблачена.

– Кто из братьев отца был против, чтобы ты хранила у себя коробки? – спросила я.

Она вздохнула.

– Микки тебе все сказал. Ох, дорогая. Я надеялась, он промолчит.

– Ценю твою заботу, мам, но, чтобы найти недостающие шарики, мне нужно знать правду.

– Ты в самом деле собираешься искать эти шарики? Сабрина, дорогая, у тебя все в порядке? У вас с Эйданом? Вы еще ходите к семейному психологу?

– У нас все в порядке, – ответила я на автопилоте. Зря я проговорилась маме про психолога, теперь все, что бы я ни сказала и ни сделала, будет в ее глазах результатом этих визитов, а я и хожу-то лишь ради Эйдана. Всем довольна и прекрасно обошлась бы без этого. Впрочем, последнее время я часто так говорю, не думая. В самом ли деле у нас все в порядке? Лучше вернуться к главной теме: – Объясни мне, что произошло с коробками и причем тут братья отца?

Она вздохнула, видя, что выхода нет, придется отвечать, и на этот раз в ее голосе послышался гнев. Она сердилась не на меня, а на отца, на то, как все обернулось в прошлом году.

– Энгюс позвонил мне, но говорил он от имени всех братьев, в том-то и проблема. Они узнали, что мы разбираем его квартиру, и не хотели, чтобы я забирала его вещи. Ты – пожалуйста, но я сказала им, что тебе некуда. Что было дальше, ты знаешь.

Я пытаюсь припомнить Энгюса. С родней отца я никогда не была особенно близка, виделись мы редко, потому что отец мало с ними общался. В детстве меня порой брали на какие-то семейные встречи, но мы всегда уходили рано: папа был вечно напряжен, кто-нибудь скажет ему что-то неприятное, и мы тут же поднимаемся. Мама против этого не возражала, она тоже не любила эти сборища, они обязательно заканчивались дракой, какой-нибудь пьяный кузен переворачивал стол с бутылками, сцепившись с подружкой или невесткой, которая так и не научилась сдерживать свой острый язычок. Любое собрание Боггсов и Дойлов оборачивалось драмой, так что мы старались там и не показываться или же забегали на минутку, «показаться», как говаривал отец. Ему только этого и надо было: показаться. Может быть, и нам с мамой он тоже лишь «показывался», ведь теперь проступает совсем другой человек, не тот, которого я знала.

Энгюс – старший из братьев – мясник, значит, не тот, у которого мебельный фургон. Кажется, фургон у Дункана, впрочем, они могли проделать это вместе. Давненько уже я не виделась ни с кем из них. Меня перестали таскать на семейные мероприятия с восемнадцати, и я даже не пригласила дядьев и теток на свадьбу. Мы с Эйданом праздновали в Испании, очень скромно, всего двадцать гостей.

Стоит ли ехать к Энгюсу выяснять, что произошло год назад? Почему он не позволил моей маме хранить вещи бывшего мужа? Хотел ли он хранить их сам и присвоить папину коллекцию? Ничего себе вопросики! И могу ли я упрекать братьев отца за то, что они не хотели доверить его вещи бывшей жене? Они были совершенно правы, сейчас я это вижу вполне ясно. В любой момент мама могла их попросту сжечь – напившись, припомнив, как отец отравил ей жизнь, хотя теперь-то она счастлива во втором браке.

– Ты знала про его коллекцию? – жестко спросила я ее вновь. – Ты складывала ее, когда мы разбирали квартиру?

– Ничего не знала. Я же тебе вчера сказала.

Досада, боль в ее голосе вынуждают меня поверить.

– А если бы и наткнулась, пока мы разбирали квартиру, я бы их прямиком в помойку отправила, – переходит она в наступление. – Чтобы взрослый человек шариками баловался, право!

Я верю и тем более хотела бы знать, что она успела найти в квартире без меня и что сочла недостойным хранения. Может быть, не надо было звать ее в папину квартиру. И почему я только сейчас спохватилась? Я чувствую себя очень виноватой. Да, я была занята, в стрессе, в страхе, не так надо было все организовать. Наверное, надо было позвать и братьев, спросить, не хотят ли они забрать что-нибудь на память о нем, об их прошлом. Не потому ли они так сердятся на маму, что я вовсе не вспомнила о них? Взяла все в свои руки, думая, что я полностью во всем могу разобраться, что достаточно знаю отца.

– Мама, ты вспомнила, как вы поссорились с папой из-за шарика? – Нет, на этот раз она не ускользнет. Я знаю, она что-то скрывает от меня, а мне сейчас нужно как можно больше информации. Довольно секретов.

– О, теперь я не припомню. – Она смолкла, и я думала, на том разговор и оборвется, но она продолжила: – Это был наш медовый месяц, вот и все, что я могу сказать. Он куда-то ушел бродить, сам по себе, как он всегда потом делал, ничего не объясняя, а вернулся с каким-то идиотским куском стекла, на который потратил наши сбережения за несколько месяцев.