поэтому скорее обрадуются, что она сдохла, чем станут за неё волноваться.

— Слушай, а может она на даче? — спускалась Ирка по бесконечной лестнице.

В доме, где жила Петькина бабка, старой сталинке с высоченными потолками на главной площади города, всё было таким — монументальным.

— На даче? — удивился он. — Там же ещё снег, не доберёшься. А она с клюкой.

— Какой снег, Петя. Снег уже два дня назад как растаял и даже высох, такая стояла жара. Тюльпаны вылезли, подснежники зацвели. У меня мать в теплице уже редиску посеяла.

— Бл!.. Я уже собрался МЧС вызывать, чтобы квартиру вскрывали, думал, она там валяется, кверху лытками: или шейку бедра сломала, или померла…

— Я съезжу, не кипятись. Вот прям сейчас и съезжу.

— Одна? Ночью? На дачу?!

— Не такая уж ночь. Девять часов. И я не одна.

Водитель такси потушил сигарету, увидев свою беспокойную пассажирку, на ходу сменившую маршрут.

— Едем? — с надеждой спросил он.

— Э-э-э… да, — забралась Ирка в машину. — Теперь на дачу. Я покажу дорогу.

— Как у тебя дела? — напомнил о себе Северов, когда машина тронулась.

— Ну… неплохо.

— Только не говори, что у тебя очередной мужик, — явно услышал он что-то в её тоне, а может, просто озвучил вслух свой худший кошмар.

— Да, у меня мужик, Петя, но это ненадолго.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Во-первых, у него «склонность к новизне», как я только что выяснила, а во-вторых, он скоро уедет, а я не верю в отношения на расстоянии.

И она, девочка, что никому не доверяет свои секреты, сползла вниз по сиденью и опять всё рассказала Петьке.

Опять, потому что он был единственным человеком, которому она всё рассказывала, а сейчас ей очень, просто невыносимо хотелось с кем-нибудь поделиться, выговориться, разобраться в себе, в том, что она чувствует, а чего, наоборот, возможно, на самом деле не чувствует.

Это было бесчеловечно по отношению к Петьке, но так уж они договорились. Так решил он, что ему лучше знать, что происходит в её жизни, чем не знать. Лучше быть другом, чем никем. Лучше быть в курсе, кто рядом с ней, чем гадать, где она, с кем. Так повелось, что он знал даже о задержке её месячных и стал за эти годы самым близким человеком, которому Ирка не боялась признаться ни в чём, даже в самом постыдном. Север знал её как никто другой.

Да, чёрт бы тебя побрал, поручик Воскресенский, гусар и кавалерист, у неё тоже есть Друг. С большой буквы, с которым Ирка делилась самым сокровенным. У каждого человека должен быть такой Друг.

Петька знал даже больше Авроры. Он знал даже то, чего Ирка сама о себе не знала, и всегда помогал ставить мозги на место.

21

— И ты устроилась к его отцу на работу? — спросил Петька, когда Ирка замолчала.

Даже по интонации было слышно, как он качает головой.

— Я не собиралась. Просто пришла сказать, что это я виновата в аварии. Но так вышло.

— И до сих пор ни одному ни другому не рассказала правду, я правильно понял?

— Ну-у-у, да, — выдохнула Ирка. Никому ничего она и не обязана говорить. — Петь, мне нужна эта работа. И эта зарплата.

— А тебе не пришло в голову, что его отец потому и назначил тебе такую зарплату, что знает о тебе куда больше, чем ты думаешь? Адвокаты они же как детективы, только хуже. Они всё всегда проверяют и перепроверяют, докапываются до таких глубин, что ни одному сыщику не снились. У них каждое слово, каждая буква на счету, и всё они умеют повернуть в свою пользу.

— Приходило, — кое-как вклинилась Ирка в его вдохновенную речь во славу адвокатов.

Собственно, да, на этой неделе Ирка даже стала свидетелем, как на суде Воскресенский отсудил у женщины часть квартиры в пользу своего клиента.

Отсудил только потому, что женщина, составляя нотариальную доверенность, написала «отказываюсь от наследства», а не «отказываюсь от наследства в пользу сына» — и всё, пол квартиры тю-тю, а Воскресенский даже не поморщился.

— Но это же неправильно, — догнала его Ирка в коридоре суда. — Это же её жильё. По праву, по закону, по-человечески, в конце концов, — едва поспевала она за широкой решительной поступью Бориса Викторовича.

— И, если бы она была моей клиенткой, я бы этого ни за что не допустил. Но я защищал не её интересы, — равнодушно пожал плечами Воскресенский. — Это моя работа, Ирина Владимировна. И я делаю её хорошо.

«Ты бездушная скотина, — в сердцах подумала Ирка, решительно садясь в его машину. — Но если бы мне понадобился адвокат, я бы наняла именно тебя», — добавила она, пристёгивая ремень.

— Петь, я хочу, чтобы он возбудил дело против компании, что незаконно уволила маму. Если получится, конечно, если ещё не поздно. Помнишь, я хотела, но ни один адвокат не брался, а те, что брались, запрашивали такие суммы, что мы бы при всём желании не потянули.

— Помню. Думаешь, он возьмётся?

— Я постараюсь, чтобы взялся. Мне кажется, я ему нужна. Пока не знаю зачем, но мне не просто так дали такую зарплату. Ему надо, чтобы я осталась.

— Ой, не знаю, как ты будешь выпутываться, Лебедева, — вздохнул Петька. — Но ты такая ты.

— А может, я просто понравилась ему как секретарь, и он не захотел меня отпускать? — улыбнулась она.

— А его жена уже приезжала на тебя посмотреть? — хмыкнул Петька.

— Конечно! Оценила с ног до головы, — усмехнулась Ирка. — И выговаривала мужу в кабинете за мои длинные ноги и короткую юбку.

— И что он ей ответил?

— Понятия не имею. Судя по возне в кабинете и тому, что он закрыл дверь на замок, трахнул её там прямо на столе. Вышла она растрёпанная, но весьма довольная, одёрнула юбку и великодушно разрешила мне пока остаться, а там видно будет.

Северов заржал.

— А умный он, однако, мужик, этот Воскресенский-старший! Чёрт, я тут всех перебудил, — понизил Северов голос. — Парни измотанные вернулись со строевой. Погоди, выйду.

После скрипа каких-то дверей или полов он вернулся к разговору.

— Только глупостей не наделай, — предупредил