Но в обиходе все это оборачивается разливанным морем необязательности, своеволия, неточности, нетщательности, неверия в себя, поклонением слову, а не делу. Не развит вкус к правде, какой бы горькой она ни была, легко рождаются и приживаются нелепые выдумки, чудовищные слухи, реальное в пересказе искажается, слишком много говорится «как надо» или «назло», легко рождаются большие и малые легенды.

Все это сказывается на том, что выходит из-под наших рук, на морали и нравственности, на взаимоотношениях людей, на внешнем облике нашего Отечества, на общем качестве жизни. Вот почему в который раз уплывали у нас из рук и земля, и воля.

Как укротить нам расхристанный наш дух, направить его энергию на созидание, на дело? Как связать великую народную цель с будничными делами, не потерять эту цель в текущей жизни?

Воля — высшая форма общественного устроения, наиболее соответствующая духу, характеру и предназначению нашего народа. Но весь многовековой, кровавый опыт жизни народа показывает, что законы воли невозможно воплотить без свободы и демократии. Свобода и демократия — необходимые компоненты воли. Опыт требует постоянного внимания и серьезнейшего отношения к государственному и общественному устройству, требует знания и уважения законов «формальных», соблюдения золотой середины, когда бы народ знал и уважал государственные установления, а те не подавляли бы волю, не отнимали землю. Нельзя народу оказываться в положении, когда он вынужден вести борьбу со своим же государством. Надо охранять волю с помощью демократии и свободы, надо охранять землю с помощью свободы и демократии, и в охране этой надо быть раз и навсегда бдительным. Другого, более легкого пути нет. Люди так устроены, что всегда будут «кристаллизоваться», дробиться на слои и группы, а слои и группы будут стремиться стать правящими, сесть на шею народа. И нужен постоянный трезвый и свободный взгляд на все происходящее в жизни народа.

Надо начинать уважать живущего рядом, его слово, его мнение, а для этого знать себя, других, знать историю своего и других родов, своего и других народов. В истории — великие и убедительные уроки жизни, великий опыт, уже оплаченный кровью.

Не помнящие родства, не знающие народных целей — это люди толпы, изгои, которых легко обмануть, легко двинуть на любое недоброе дело. Ничего не стоит отнять у таких волю, отнять землю.

Стеня

В положенный срок после замужества родилась девочка. Дочка, первенец, Степанида, Стеша, Стеня. Вот уже она весело шлепает босыми ножками по глиняному полу, уже лопочет что-то на радость всем. Затем родился мальчик, Саша, который останется в памяти матери как Саша-старший. Стеня стала помогать матери нянчить братика.

Тогда и произошел нелепый случай, который окончился так горестно.

Валентина Михайловна, дочь Епистиньи, рассказала о происшедшем так:

Беда, произошедшая со Стеней, частенько бывала в крестьянских семьях: дети крутятся около печки зимой, завороженные огнем, теплом, запахами чего-то вкусного, мешаются под ногами старших, которые готовят обед семье, варят корм скоту и птице, озабочены хозяйственными делами, своими отношениями, а потому прикрикивают на вертящихся тут же детей. И немало детишек, пятясь, садилось в чугун с кипятком, стоявший на полу. В чугун нельзя упасть боком или передом, в него можно угодить рукой или сесть. Вот и Стеня попятилась, споткнулась и… Крики, плач, горе, беда!..

Поднялась суматоха, никто толком не знал, что делать в таких случаях с ребенком. О существовании больниц и врачей имели неопределенное представление, на хуторе врача не было, а идти в станицу — так это казачья больница, казачий врач, да и есть ли он там? Авось как-нибудь сами.

А как лечились сами? Знаток жизни казаков того времени сообщает: «При «несплячке» носят под кур, сидящих на насесте, причем на кур бросают горсть соли с шептанием. От насморка дают нюхать зажженную шерсть с кошачьего хвоста. От лихорадки пьют с чаем горчицу или едят муравьев. От куричьей слепоты окачивают больного холодной водой, так чтобы он испугался». Лечились и травами.

Но это все рассчитано на болезни, которые приходили не сразу и длились долго, а здесь несчастье, и что-то делать надо было тут же.

Кому-то пришло в голову посадить Стеню на снег, затем в холодную воду, полагая, что это снимет жгучую боль. Снег прикладывали к ошпаренным местам и после.

Девочка плакала. Догадались затем смазывать ожоги топленым салом.

Стеня указывала пальчиком на обожженное и просила мать: «Вот тут помажь и вот тут, — и вздыхала по-взрослому, — ох, Господи!..»

Умерла девочка не к утру, а через несколько дней, умерла от воспаления легких: ее простудили, держа голышом в снегу и в холодной воде.

И умолк звонкий голосок, умолкло лепетанье, ушла Стеня, первенец. Открыт счет потерям. Маленький гробик отнесли на печальный курган.

Конечно, вряд ли свекор и Михаил сказали в один голос: «Если она умрет, мы тебя выгоним»; добрый, немногословный Михаил такое и не выговорит. Но в том неожиданном несчастье, вина за которое легла на Пестю, в горе и жалости за девочку с Пестей, наверное, не церемонились и наговорили ей всякого, не считаясь с тем, что это ее дочка, что у нее и самой черно в глазах.

Епистинья позже никогда не жаловалась на свекровь, вообще в рассказах о прошедшей жизни не касалась своих отношений с нею. Очевидно, душевных отношений не сложилось, но и не было чего-то непримиримо злого.

Ведь и у Акулины судьба не подарок: по домашнему, семейному преданию, она еще там, в селе Снитском Курской губернии, выкармливала грудью щенков барина по его приказу… Свекровь могла, очевидно, упрекать Пестю, что она пришла в семью бесприданницей, с пустыми руками, но, сама труженица, она не могла не видеть, что за руки оказались у Пести. Пестя — толковая работница, расторопная, терпеливая, старательная, кричать и ругаться не умела, не капризничала. В домашних делах Акулина сразу почувствовала облегчение, хотя, как и положено, она показывала свою власть над снохой-бесприданницей.

Свекор Николай, труженик, мастер, бывал и добрым, бывал и сердитым, зла подолгу не держал. Но в отношениях к женщине принял правило казаков: бабу всерьез не принимать. Однажды Пестя попросила его взять в семью ее сестру Одарку, которая вышла замуж за казака; тот относился к жене, иногородней, да еще из бедной семьи, в худших казачьих традициях: издевался, бил, выгонял из дома. По принятому у казаков обычаю, когда хозяин возвращается откуда-то верхом на коне, жена должна встретить его, открыть ворота. Замешкалась ли Одарка, или упустила из виду, но не встретила мужа, не открыла ворот. Тот набросился на нее с кулаками, избивал немилосердно, Одарка едва вырвалась, оставив в руках мужа разорванное платье, и в чем мать родила убежала в степь, где пастухи дали ей кое-какую одежду… Свекор принять Одарку отказался: «Даден собаке мосол, хоть сразу ешь, хоть долго грызи», — ответил он расхожей, принятой здесь бытовой мудростью. Не вступился за сестру и Данила. Наверно, и Николай, и Данила опасались связываться с казаками, покушаться на их давние, запорожских времен правила… О судьбе Одарки больше ничего неизвестно; высветился во тьме ушедшего времени кусочек ее жизни, и все исчезло.