Делать было нечего, мама накинула пальто на плечи, и мы пошли смотреть, чего такого ужасного натворила Каринка. Оказалось, за те пятнадцать минут, что нас не было, сестра успела покалечить Рубика, а потом где-то раздобыла сломанный веник и, обмакивая его в лужу с подтаявшим снегом, забрызгала грязью свежепобеленные стены соседнего подъезда аж до третьего этажа. Она бы и до пятого дошла, но на ее топот вышла тетя Сирун и спугнула сестру. Каринка убежала, а тетя Сирун пошла вниз, звоня в каждую квартиру и призывая всех соседей пойти и разобраться с дочерью стоматолога из двадцать восьмой квартиры.

— Мы обязательно побелим стены в подъезде, — успокоила мама взволнованных соседей.

— А если она завтра дом взорвет? — не успокаивалась тетя Сирун. — Вы что, обязательно его отстроите?

Но люди на нее зашикали, что, мол, бог и так наказал Надю такой дочкой, и нечего Сирун нагнетать.

— Пусть только вернется, пусть только вернется, — повторяла мама как заклинание, пока мы шли домой.

Дома оказалось, что мама забыла на плите молоко, и, пока мы любовались художествами сестры, оно убежало и испачкало всю плиту.

— Пусть только вернется! — приговаривала мама, оттирая плиту от пригоревшего молока. — Пусть только вернется!

Мы с Манькой испуганно переглядывались. Ясно было, что Каринке сегодня несдобровать. И ей таки несдобровало.

— Мам, лучше ты меня сразу накажи, чего до вечера ждать? — заявила сестра с порога, как только, проголодавшись, вернулась домой. Мама втащила ее в квартиру и от души оттаскала за уши.

— Зачем? Ну зачем ты это сделала, варвар малолетний? — приговаривала она.

— Я не знаююююю! — орала Каринка. — Знала бы, сама бы тебе рассказалаааааа!

— Сколько можно, ну сколько можно?

— Мам, я тебе сразу говорю, чтобы ты меня за это отдельно не наказывала. Я еще Рубика побила. Кирпичом. И сейчас у него на голове шишка размером с шапку!

— Что?! — задохнулась мама. — Размером со что у Рубика шишка?

— С шапку, — подсказали мы с Манькой.

Мама какое-то время хватала ртом воздух, словно задыхалась. Потом она пошарила за спиной и схватила первое, что попалось ей под руку. А под руку ей попался пластмассовый венчик для взбивания яиц. Сначала она сломала этот венчик о Каринкину спину, а потом поволокла ее в детскую спальню.

— Вот и сиди теперь в комнате безвылазно!

И теперь Каринка, как заправский узник, сидела в детской. Единственным способом общения с внешним миром была неработающая розетка.[10]Которую, кстати, тоже сломала она. Просто поставила эксперимент — что будет, если впрыснуть туда водички из клизмы, а потом засунуть спицу. Что было, что было!!! Страшно рассказывать.

Как только мама вышла из кабинета, мы снова приблизили карикатуру к розетке.

— Отодвиньте ее, а то мне ничего не видно, — командовала Каринка, — направо. Я сказала направо, а не налево, а теперь вверх! Еще чуть-чуть. А, вижу. Да ну, ерунда какая-то, наши ракеты во сто раз мощнее!

— А мы чего говорим? — хмыкнула Манька. — Наши ракеты любого врага взорвут за секунду!

— Это хорошо, что я в свое время сломала розетку, — радовалась Каринка. — Теперь нам можно общаться через нее. А то мне скучно сидеть взаперти.

— Мы можем даже еду передавать, если мама решит тебя голодом морить, — обрадовала ее я, — хлеб там, или сыр. Хочешь покушать?

— Нет, спасибо, пока не хочу, но как только захочу, дам знать.

— А хочешь карандаш и листок бумаги?

— Зачем?

— Ну чтобы книгу писать. Все узники книги пишут, вот и ты напишешь.

— Не надо, передайте мне лучше спицу, я буду слова на стене царапать. Отсчет дней буду вести, стихи писать, — стала перечислять Каринка, — глядишь, так и время быстрее пролетит!

Мы с Манькой побежали выдергивать из маминой вязки спицу, но тут с работы на обеденный перерыв вернулся папа. И принес большой батон докторской колбасы, которую выдали в больнице всем врачам. Как премию. И мама с порога опрометчиво рассказала ему о художествах Каринки. А надо было подождать, пока папа поест и успокоится. А так как мама не подождала, то случилось то, что случилась. Папа на голодный желудок моментально вызверился, рванул в грязных ботинках в спальню и метнул батон колбасы в Каринку.

Вот.

А Каринка не растерялась и отбила колбасу, как заправский футболист, головой. И колбаса треснула пополам, отлетела в сторону и угодила в большие напольные часы. Часы качнулись, свалились на Каринку и, увлекая ее за собой, рухнули на пол.

— Динь-доннн, динь-доннн, — победно пробили они.

Папа подлетел к сестре и выдернул ее из-под часов. Быстренько ощупал кости.

— Папа, мне щекотно, — отбивалась Каринка.

— Ничего не болит?

— Ничего.

И тут всем досталось от мамы: и папе, за то, что он затоптал весь пол и испортил колбасу, и Каринке, за то, что она не умеет как нормальная девочка уворачиваться, а отбивает колбасу головой, и напольным часам, за то, что они чуть не покалечили зловредного ребенка.

Пока мама бушевала, папа быстренько похлебал супа прямо из кастрюли и засобирался обратно на работу.

— А второе?

— Я уже сыт, — буркнул с порога отец.

— Может, хотя бы фруктов поешь? — высунулась в окно мама.

— Гхмптху, — невнятно поблагодарил папа.

— Мам, — вышла из детской Каринка, — вот теперь я тебе точно клянусь — никогда, никогда я не буду себя плохо вести. С этой минуты я буду очень хорошей девочкой!

— Иди отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели, — выдохнула мама, накинула на плечи пальто, взяла половину докторской колбасы и пошла к маме Рубика. Мириться.

А Новый год мы встречали у Ба. Они с мамой приготовили много-много вкусностей, так что праздничный стол ломился от изобилия. Особенно все нахваливали толму с айвой и черносливом, блинчики с мясом и торт «Наполеон».

Мне в подарок от Деда Мороза достался красивый голубенький свитер, Мане — весенние ботиночки, а Каринке — теплый жакет.

— А собачья упряжка? — надулась сестра. — Так нечестно.

— Нечестно — отдай жакет Нарке, — хмыкнула Ба.

— Еще чего! — Каринка надела жакет и застегнулась на все пуговицы. — Мой жакет, никому не отдам!

Спустя несколько лет, когда мы уже немного повзрослели, мама достала письма, которые мы писали Деду Морозу, и под общий хохот перечитала их. Особенно долго, до икоты, мы смеялись над Манюниным письмом. Так долго, что у дяди Миши началась изжога, и он пошел запивать ее раствором соды.