Вера пошла в сторону Климентовского переулка. Направление выбрала с умыслом, потому что на углу Пятницкой и Климентовского находилась полицейская часть. Так спокойнее. «Иван Иванович» не возражал – засеменил слева. Некоторое время он молчал, говорить начал, когда проходили мимо торгового дома Гальперина, и сразу сказал такое, что Вера чуть не споткнулась на ровном месте.

– Я знаю о ваших отношениях со Спаннокки. Он завербовал вас в среду, а сегодня вы с ним встречались в Неглинном…

– Какое вы имеете… – остановившись, начала Вера, но «Иван Иванович», которому тоже пришлось остановиться, не дал ей договорить.

– Имею, – веско сказал он и словно стал выше ростом и шире в плечах. – У вас, Вера Васильевна, нет выбора. Или все, и в первую очередь ваш супруг, узнают, что вы – австрийская шпионка и любовница графа Спаннокки, или вы станете делать то, о чем я вас попрошу. Что вы предпочитаете?

Совсем недавно, всего каких-то несколько дней назад, Вера делала то, что считала нужным она сама! Как недавно, а кажется, что давным-давно!

– С шантажистами у меня разговор короткий! – сверкнула глазами Вера. – Больше чем на пощечину рассчитывать вам, сударь, не советую.

– От вас – хоть дюжину или две! – ответил наглец. – Можно прямо здесь или в более приватной обстановке. Я, знаете ли, Вера Васильевна, обожаю темпераментных женщин. Позвольте, я только шляпу сниму, чтобы не упала.

И действительно снял шляпу (теперь уже взявшись за поля) и встал перед Верой навытяжку, готовый к экзекуции. Смотрел выжидательно ей в глаза и приветливо улыбался, давай, мол, начинай скорее. После такого не то чтобы коснуться, на него даже смотреть было противно. Вера демонстративно отвернулась в сторону и стала делать вид, что рассматривает товары в витрине гальперинского магазина. «Иван Иванович» надел шляпу и тоже обернулся к витрине.

– Мне от вас, Вера Васильевна, ничего, кроме сведений, не надобно. – Голос «Ивана Ивановича» снова сделался вкрадчивым. – Разве трудно во имя собственного спокойствия раз в неделю отправлять по письму?

– Какому письму? – Вера подняла взгляд выше, привычно ужаснулась цвету зеленой плитки, которой был облицован дом (что за дурацкая выдумка?), и вернулась обратно к витрине.

– Московский почтамт, до востребования, на имя Бакланова Ивана Евсеевича, – медленно, словно стараясь, чтобы Вера лучше запомнила, ответил «Иван Иванович». – Отправлять каждый вторник. Описывать в подробностях все, что касается Спаннокки и его поручений. Если писать нечего, то вкладывайте в конверт чистый лист.

– Зачем? – удивилась Вера. – Не проще ли просто не отправлять письма?

– Чистый лист – сигнал, что у вас все в порядке, – объяснил «Иван Иванович». – Если надо будет встретиться, то напишите в письме фразу «Очень по вас соскучилась». Спаннокки называть Петром Алексеевичем, остальные имена писать как есть. В зависимости от ценности переданных сведений вы будете получать вознаграждение. Конверт с деньгами вам будет доставлять курьер. В чужие руки он его не отдаст, если не застанет вас, то приедет еще. Если вы прекратите сотрудничество или же будете со мной неискренни, то готовьтесь к каторге и позору.

«К каторге», – отметила про себя Вера и только сейчас сделала вывод, что «Иван Иванович» не знает ничего о ее сотрудничестве с Алексеем.

– Кто вы? – спросила она, не поворачивая головы.

– Я же сказал – оптовый торговец колониальными товарами, – ответил «Иван Иванович» и даже плечами пожал, словно выражая удивление Вериной забывчивостью. – Для моей коммерции крайне важны сведения о делах господина Спаннокки, и я готов за них платить. Business, как говорят англичане. Знакомо вам это слово?

Английского Вера не знала совсем, но кивнула, давая понять, что знакомо. Какая разница, какими словами туман напускать? Ясно же, что «Иван Иванович» – конкурент Спаннокки. На кого он работает? На французов? На англичан? Или на немцев? Нет, скорее всего, на французов или на англичан, немцы же во всем заодно с австрийцами. Странно, а на вид «Иван Иванович» – типичный русак. И выговор московский, «акающий». Впрочем, он может быть и изменником, который служит врагам. Надо же, еще каторгой пугать ее вздумал. Не иначе как за родственную душу принял. Сам небось просыпается ночью в холодном поту, увидев себя в кандалах (Вера живо представила себе эту картину), вот и пугает других. Как говорит сестра Наденька: «Вместе бояться не так страшно».

– Во вторник отправьте первое письмо…

Вера отвлеклась на заполошный крик сзади (какая-то баба едва не попала под лошадь), а когда обернулась к «Ивану Ивановичу», то его уже не увидела. Исчез так же внезапно, как и появился. Московский почтамт, до востребования, на имя Бакланова Ивана Евсеевича… Спаннокки называть Петром Алексеевичем… Если надо будет встретиться, то написать в письме фразу «Очень по вас соскучилась»… Соскучилась! Век бы тебя не видеть!

Верины нервы были напряжены до предела. Отовсюду ей чуялась угроза, за каждым углом мерещились незнакомцы. Идти до дому было всего ничего, каких-то двадцать саженей, но Вера успела заподозрить, что за ней следят. Какой-то мастеровой в заплатанной синей рубахе и помятом картузе шел прямо за ней, а затем остановился на углу Большого Овчинниковского и стал изображать раздумье, ну совсем как витязь на распутье. Поднявшись в квартиру, Вера осторожно, чтобы не быть замеченной снизу, выглянула в окно столовой. Мастеровой продолжал стоять там, где стоял, и чесал затылок. Картуз от этого сильно надвинулся на лоб, и сверху было непонятно, куда он смотрит, но голова его была повернута в сторону Вериного дома. Когда, спустя пять минут, Вера выглянула снова, задумчивого мастерового она не увидела. Ни на прежнем месте, ни где-то еще возле дома. Даже во дворе, который Вера внимательно осмотрела через кухонное окно, делая вид, что интересуется чистотой стекол, его не было. Вера попыталась убедить себя, что ей померещилось, но тревога в душе осталась.

Алексею Вера рассказала про разговор со Спаннокки и про «Ивана Ивановича», а о мастеровом умолчала. Алексей предположил, что Верой, скорее всего, заинтересовались англичане, и сказал, что письма на имя Ивана Евсеевича Бакланова он будет отправлять сам и что в них писать, тоже решит сам, пусть Вера не беспокоится, все будет в порядке. Вера обеспокоилась, вдруг кто-то определит, что письма написаны не ее почерком. Алексей попросил показать ему образец Вериного почерка и сказал, что он обычный гимназический, буковка к буковке, без индивидуальных особенностей. Почерк у Веры и впрямь был «гимназическим» – ровные буквы, одинаковый наклон, никаких завитушек и росчерков. Вера спросила, что ей делать с вознаграждением, заодно хотела отдать Алексею пятьсот рублей, полученных от Спаннокки, но Алексей наотрез отказался их брать. Сказал, что одно дело деньги, украденные для маскировки, и совсем другое – полученные за работу. Так и сказал «за работу». Эти деньги, по принятым в их делопроизводстве правилам, остаются у сотрудников, и те вольны ими распоряжаться по своему усмотрению. Плата за риск, так сказать, и за особые условия работы.