Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ярослава, я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Кто-то может выкрикнуть какую-то непристойность в твою сторону, это правда. Неловкое положение испортит не только настроение, но и банкет в целом.
— Тебя не смущает, что неловкое положение возникло только из-за твоего отца? — я невольно сдернула руку мужа со своей ноги. — Надо было брать сюда эту Викторию, если я такая идиотка и не умею разговаривать с людьми.
— Думаю кому-то нужно отсудиться. Марго, покажи Ярославе дом, пока мы с Максимом поболтаем о своих делах.
Я встала, небрежно скинув на стул тряпочную салфетку резким и пренебрежительным жестом.
Меня выгнали из-за стола!
— Ярослава, — почти прорычал на мои действия Максим.
— Я твоя жена, а не лающая собака, — с приподнятым подбородком, прошипела я в ответ. — Объясни это доходчивее Виктору Николаевичу.
— Деточка, пойдем, — женщина поманила меня своей рукой, на что я сразу подчинилась. Но сделав лишь шаг, моё запястье оказалось в хватке Виктора Николаевича.
Я не смотрю на него, ожидая новой колкости с высоко поднятой головой и вздернутым подбородком.
— Я вижу тебя насквозь, Ярослава. Мы ещё пооткровенничаем друг с другом. А пока приди в себя, ведь ты действительно похожа на лающую собаку, — предупредил Виктор Николаевич, отпуская мою руку, но странный жестом приласкав большим пальцем моё запястье.
Мать Максима буквально вцепилась в мои плечи.
— Мама, лучше покажи Ярославе нашу спальню, возможно, она устала и ей необходим отдых, — от взгляда Максима по коже бежит холодок.
В его глазах сверкают молнии… Но вряд ли Гордеев что-то предпримет при родителях, не так ли? А до возвращения я могу быть хорошей и вежливой девочкой, просто день сегодня дурной.
Ещё и тяжелые размышления о Вадиме никак не покидают.
Как мы прошли огромный холл, поднялись на третий этаж, и прошли вдоль просторного коридора, я почти даже не заметила за размышлениями и смешанными чувствами. Как только женщина завела меня в спальню и закрыла дверь, она сразу же схватила меня за руку, больно сжав запястье своими длинными тонкими пальцами.
Она меня так испугала, что я нервно дернулась, и несмотря на всю хрупкость и слабость матери Максима на вид, она оказалась неожиданно сильной и цепкой.
— Скажи, ты совсем идиотка или только притворяешься? — с обвинением, даже прикрикнув, задает она вопрос, требуя незамедлительного ответа.
Что. Здесь. Происходит?
Часть 3.2
Я пытаюсь вырвать руку, но Маргарита вцепилась в моё запястье мертвой хваткой.
— Не понимаю, о чём вы, — в груди что-то предательски защемило. Гордеевы однозначно любят нападки и оскорбления. И, кажется, я начинаю им уподобляться.
Да, вспылила! А сейчас я и вовсе хочу разреветься от всего услышанного, вернуться в клуб Гордеева, и хорошенько пнуть язвительного Волкова, но и умолять его, чтобы поскорее вытащил меня из этого…
— Что ты устроила? Ты понимаешь, что Виктор теперь начнёт терроризировать моего мальчика? Максим то и делает, что вступается за тебя! Что ты за жена такая? Едва только заявившись на порог, а уже всё портишь! — она эмоционально срывается на крик, обвиняя меня.
Так вот в чём дело — она волнуется за Максима, который сейчас слушает нотации от отца насчёт моего поведения.
— Будь ваш муж повежливее с гостями, я была бы во всём сговорчивой! — стала я припираться.
Нет, я не могла заткнуться. Просто, блядь, уже не могла. Во мне горело, что-то распирало и принуждало спорить и отстоять своё положение. Я терпелива с Максимом, но не со всеми, кто тычет меня носом в мою собственную строптивость, будто в дерьмо.
— Он был вежливым, Ярослава. Не открой ты свой болтливый рот… Как у тебя смелости хватает вести себя подобным образом? Ты делаешь плохо не только себе, а всем нам!
— Я бы извинилась, но не чувствую своей вины, — раздраженно фыркнула я. — Что станется с вашим сыном после разговора с отцом? Он уже большой мальчик и может постоять за себя, — закатила я глаза, зло выдохнув.
— Ярослава! — она больно дернула мою руку. — Прекрати себя так отвратительно вести. Ты не где-нибудь в подворотне, чтобы так развязно разговаривать с людьми. Мы уже твои родственники… К моему большому сожалению.
Она добивает меня окончательно.
— Я тоже не давала согласие на таких ненормальных родственников! — прорычала я. — Хватит меня трогать! Отпустите уже мою руку… — я дернула руку, а её ногти прочертили три полосы по моей чувствительной коже.
Злость настолько неконтролируемая, что моя челюсть болит от напряжения.
— Умолкни уже наконец-то. Не приведи Господь, Виктор услышал бы подобное! — прошептала мама Максима, оглядываясь вокруг, словно у стен есть уши. — Не храбрись, девочка, мой сын ещё тот ягнёнок, по сравнению с его отцом. Будешь и дальше такой грубой идиоткой, поверь, он не посмотрит, что ты жена его сына и выбьет из тебя всю спесь в прямом смысле этого слова!
Я замолчала, глядя в безумные глаза женщины. Я точно отупела, ведь слышать такое от, казалось бы, здорового человека ненормально.
Никогда бы не назвала Максима ягнёнком!
Внутри что-то оборвалось и теперь я поняла очевидную вещь — Гордеевы по мужской линии настоящие родословные тираны, мучители и деспоты.
Внимательней присматриваясь к женщине, которая, кажется, стала успокаиваться, я замечаю старый рубец над её бровью, у виска и ещё один небольшой на губе. Внутри меня словно наступила арктическая мерзлота. Я сосредоточила взгляд на её запястьях, на которых замечаю синяки и тонкие красные полоски, который скрывал ранее задернутый рукав платья…
Её глаза тусклые, а кожа бледная и нездоровая на вид, как если бы она и вовсе не выходила на улицу несколько месяцев подряд.
О Господи…
— Он вас бьет, — констатировала я факт. Маргарита дернулась, как от пощечины, замявшись, пряча взгляд в сторону. — И вы это терпите столько лет?
Я никогда не относилась к тем женщинам, которые допускают домашнюю тиранию добровольно, и я всё ещё цепляюсь за свободу, потому что категорически не принимаю Гордеева и его условия супружеской жизни.
Нужно быть сумасшедшей, чтобы смириться с таким положением. И Маргарита кажется именно такой женщиной — сумасшедшей и смиренной.
— Лучше тебе прислушаться ко мне. Ты должна прийти в себя! Мой муж не прощает такого поведения и хамства со стороны женщины. При встрече с Виктором извинись. Поняла меня?
Конечно, я подозревала, что склонность Гордеева к подобной тирании вызвана чем-то из тяжелого детства или из-за какой-то моральной травмы. Но я даже не думала, что он решил пойти по стопам своего отца, который, видимо, был жесток с