* * *

Оба оперативника сидели в квартире Муромова, и на фоне неунывающего историка их вид более подходил под определение «депрессия». Старик, которого всего несколько минут назад едва не лишили жизни, обещал помочь им чем только сможет – так он расстроился из-за переживаний Макарова и Вербина.

А тем было от чего переживать. Из реально существующих действующих лиц этой страшной и непонятной истории лишь двое могли пояснить хоть что-то. Гражданин, которого только что отвезла в морг местная «труповозка», и Муромов. Если быть откровенным, то Макаров не ставил ни на одного из них как на лицо, могущее определить ключевое направление расследования. Настолько нелепой была связь между ними и совершенными убийствами. Одно было ясно наверняка. Едва Вербин посетил старика Муромова, как над жизнью того нависла смертельная опасность. Восемьдесят лет старик жил и не думал, что помрет, задавленный собственной подушкой. Всего лишь из-за появления на полчаса в его жизни старшего оперуполномоченного Вербина…

Если за Сергеем не следили, что маловероятно, то организатором покушения на Муромова вполне можно считать самого старика. Только его связь с кем-то после отъезда Вербина могла подтолкнуть неизвестного к решительным действиям.

– Кому же я звонил? – Старик напрягал память. – Нет, ребята… Разрази меня гром, если я вру, но я не звонил никому. После отъезда Сереги я соснул с полчасика и сел за мемуары. За пятую главу. Она называется «Выжить, чтобы жить». В ней будет описана моя трагическая судьба в годы «чистки». Понимаете, в конце тридцать шестого года…

– Я прочту, – пообещал Макаров и потер пальцами лоб. – Значит, вы не звонили никому?

– Слово доктора наук.

– Верю, – с сомнением кивнул Макаров, глядя, как доктор наук заливает в рот, как в воронку, треть стакана сорокадвухградусного «Дербента». – Ну, а вам-то звонили?

Муромов крякнул, как подстреленный чирок, поставил стакан на прикроватную тумбочку и разочарованно уставился на Александра:

– Обижаешь. Мне звонят каждый день! Товарищи по партии, те, кого еще сохранила жизнь, консультанты по написанию мемуаров, ну и просто знакомые.

Макаров с Вербиным переглянулись.

– Хорошо… Тогда давайте вспомним, кто вам вчера звонил. Вспоминать начнем с того, кто позвонил первым после отъезда Сергея.

– Пожалуйста. Примерно в пять вечера звонила медсестра. Она живет неподалеку. Мира Евдокимовна – старая знакомая моей покойной супруги, поэтому ежедневно справляется о моем самочувствии.

– Дальше, – поощрил его Вербин.

– Около семи позвонил Сташевич.

– Кто есть Сташевич? – по-военному поинтересовался Макаров.

– Выпускник Оксфордского университета, поляк по национальности, мой хороший знакомый. Помогает в написании истории возникновения огнестрельного оружия.

– Принято, – согласился Сергей. – Вспоминаем дальше.

Старик наморщил и без того перепаханный годами лоб, и Макарову подумалось: если дед не может вспомнить, с кем он вчера разговаривал по телефону, то что он может писать в своих мемуарах про «дела минувшие»? Судя по трудам Волкогонова и академика Поляка, разложенным на письменном столе, старик Муромов вспоминал не совсем своими мозгами.

– Дед, – Вербину надоело смотреть на кошмарную маску напряжения на лице Муромова, – что ты сидишь, как Кутузов в Филях? Пробки вышибло что ли? Кто тебе после оксфордского поляка звонил?

Пенсионер хлопнул себя по лбу.

– Ну конечно! Вспомнил! Витольд Пацифеев звонил!

– Кто такой Витольд Пацифеев? – стоически продолжал допрос Макаров.

– Ученик мой. Я тогда в медицинском институте историю преподавал, а он был моим лучшим студентом! И как я мог забыть?..

Вертикальные морщины воспоминаний сменились горизонтальными морщинами досады.

– Где работает Пацифеев?

Старик открыл было рот, но вдруг в комнате раздалась оглушительная трель телефонного звонка. От неожиданности Вербин вздрогнул и, глядя на Макарова и бормоча что-то невнятное, полез в карман за сигаретами.

– Да! – заорал в трубку Муромов. – А-а! Здравствуй, здравствуй! Слушай, у меня такая неприятость сегодня вышла! Кто-то меня задушить хотел, а потом этот человек упал вниз, когда милиция приехала!

Все это старик успел произнести на одном дыхании, так что времени у Макарова было ровно столько, чтобы рывком дотянуться до телефона и обрушить на рычаги свою ладонь.

– Кто звонил?! – рявкнул Вербин, роняя сигарету изо рта.

– Да Витольд и звонил! – заверещал пенсионер. – Я как раз вам трубку хотел отдать!

– Кто такой этот Пацифеев, черт меня подери?!

– Главврач ЦПЛ! Центральной психиатрической лечебницы! Самый мой способный и старательный ученик!

Макаров побелел.

– Сергей, срочно вниз. Пусть труп везут не в морг, а в реанимационную палату первой попавшейся больницы! У входа в палату поставить опера в гражданке, пусть отслеживает все контакты. Врачам настрого запретить передачу какой-либо информации. Бегом!

Не успела за Вербиным захлопнуться входная дверь, Макаров присел около кровати Муромова и отодвинул в сторону бутылку коньяка.

– Я хочу знать все про камни вашего деда и кому вы могли о них рассказывать совсем недавно. Совсем недавно – это ничтожный период в предмете, который вы изучаете: около года-двух назад. Не забывайте, что вы – мой должник…

Некоторое время в квартире Муромова царила гробовая тишина, прерываемая лишь звяканьем горлышка бутылки о край рюмки. Это растроганный собственными воспоминаниями старик подливал себе коньяка.

– Это все? – прервал молчание Макаров. Услышав утвердительный ответ, повернулся к Сергею. – Квартиру под контроль. Поставьте сюда до вечера участкового.

Вербин, глядя на стремительно уменьшающееся содержимое бутылки, поднял глаза на Муромова. Поднявшись с табурета, подошел к окну.

– Что такое метагексоэпам?

Старик искренне изумился:

– Понятия не имею. Насколько хватает моего образования, это набор несовместимых друг с другом названий.

Стукнули двери. Это оперативники подняли на этаж участкового, закончившего опрашивать граждан по факту падения неустановленного мужчины. Пора было возвращаться в отдел.

В Управлении их ждало сразу два сюрприза.

Мишка выяснил, что Степной – это кличка вора в законе Степенко Ивана Максимовича. Ему шестьдесят восемь лет. Но самое ценное в полученной Саморуковым информации было то, что в 1978 году Степной был задержан харьковскими инспекторами уголовного розыска по подозрению в краже личного имущества из квартиры местного ювелира. В списке похищенного числились какие-то шубы, дубленки и две тысячи рублей. Естественно, в заявлении о краже ни слова не говорилось о каких-то бриллиантах. Но это не главное. Важен уже тот факт, что кража в Харькове – не вымысел. А что касается заявления… По тем временам ювелир подобным заявлением мог запросто подвести себя под «вышку». Но у сыщиков была своя информация, и они «грузили» потерпевшего именно на алмазы. Очевидно, инспектора перестарались с «загрузкой», потому что ювелир через пять дней забрал заявление со словами: «Шубы я нашел, вспомнил, что дядьке в Киев их отправил на реставрацию, ничего у меня не похищено, произошла ошибка». Стало совершенно ясно, что именно Степенко совершил ту квартирную кражу. Что еще было понятно, так это то, что Степной, когда его «манежили» два месяца харьковские розыскники, не «сдал» местонахождение бриллиантов. И теперь нужно быть дураком, чтобы не понять третье. Камней в том месте Степной не нашел, какой-то ловкач разыскал камни быстрее самого Степного. И что за события сейчас происходят? Камни возвращаются к тому, кто их похитил в далеком 1978-м? Где алмазы? Там, где Степной? Значит, там и незваный, судя по всему, гость Вирта.