Времени на раскачку Маргелов не имел. В батальон этапировали партиями, иногда превышавшими сотню человек. «Исправление» начиналось сразу, но без унижения человеческого достоинства. Маргелов был тверд в понимании задач дисбата — это не исправительная колония, не тюрьма, а воинское подразделение, где труд соседствовал с боевой учебой. По численности личного состава дисбат был более схож с линейным полком: к декабрю 1940 года в нем насчитывалось 2500 человек.

Напряженный служебный ритм Маргелова отражает книга приказов. По частым его командировкам в Ленинград можно судить, с каким повышенным интересом в штабе ЛВО относились к нововведению. Характерно одно из донесений, подписанных Маргеловым: «Добиться полного исправления осужденного дело чести ОДБ, вернуть его в свою часть, полностью загладив вину перед родиной честной работой».

Сухие строчки, конечно, не передают сложной атмосферы, в которой проходили будни дисбата. По прибытии новой группы все личные вещи, деньги и облигации складывались в индивидуальный чемодан. Пропажа, а тем более кража чего-либо из небогатого красноармейского скарба приравнивались к ЧП. «Вплоть до отдачи под суд», — гласил приказ Маргелова. Это в том случае, если неблаговидный поступок совершался кем-либо из постоянного состава. Если на добро товарища по несчастью покушался отбывавший наказание, срок пребывания в дисбате увеличивался вдвое.

В оружейной комнате — идеальный порядок: ровные ряды винтовок, вещмешки, противогазы. Маргелов, имевший за плечами две войны, планировал время таким образом, чтобы хозяйственные работы никоим образом не доминировали в распорядке дня. Тактические учения, марш-броски на лыжах, действия в ночных условиях и стрельбы — вот далеко не полный перечень боевых предметов, без получения положительной оценки по которым немыслим был перевод из «разряда проштрафившихся» в «разряд исправляющихся».

Первый экзамен по боевой подготовке батальон держал в феврале 1941 года.

В этом, казалось бы, оторванном и заброшенном в глухомань, замкнутом мире действовали не только суровые законы, но и налаживалась нормальная жизнь, чему немало способствовали жены офицеров, или, как тогда их величали, боевые подруги. Наряду с мужьями они изучали политическую грамоту, что в общем-то было обычным для многих гарнизонов, и проявляли недюжинную изобретательность в проведении праздников и торжеств.

Неприглядным и неуютным выглядело помещение, где разместился клуб части. Однако уже к 8 марта 1941 года его прибрали и украсили. На танцы под радиолу потянулись девчата из соседних деревень — Дубровки, Горбов, Кирилловки. Женорг М. В. Никульшина и ее добровольная помощница Н. А. Будникова могли в любое время обратиться к Маргелову, заведомо зная, что комбат поддержит их начинания.

Маргеловы без сожаления расстались с домашней библией которую передали в клуб. Феодосия Ефремовна обвила на общую пользу и свой незаурядный музыкальный дар: усилиями женского комитета была организована солдатская самодеятельность — ведь армейская среда во все времена была щедра на таланты. Были в дисбате и свои советы, умельцы игры на баяне и балалайке. Сам Василий Филиппович всегда любил хорошую песню, имел и слух, и голос. В то время, когда он командовал Воздушно-десантными войсками, в любом солдатском клубе или доме офицеров, даже в самом глухом гарнизоне, можно было видеть, сколь вдохновенно и напряженно шла подготовка к полковым и дивизионным смотрам художественной самодеятельности. Они были подлинной отдушиной в суровой десантной жизни и отнюдь не ставили целью потрафить «бате». Для некоторых из тех, кто при В. Ф. Маргелове выходил на армейскую сцену, она становилась трамплином в профессиональное искусство...

В дисбате случалось всякое. Были в нем и свои «вожачки», и «подпевалы», были и дезертиры, были и выездные заседания военного трибунала, были и случаи рукоприкладства. Как мы помним, «Временный дисциплинарный устав» не возбранял применять «силу и оружие». Ходили слухи о том, будто бы тяжелый кулак Маргелова расставил в подразделении все и вся по своим местам. Но подобные домыслы никак не вяжутся с характером и принципами Василия Филипповича, который никогда не был костоломом и всегда следовал не только букве, но и духу уставных требований, требовал от своих подчиненных неукоснительного исполнения строжайшей директивы Главного политического управления «О воспитательной работе в дисбатах РККА». На его рабочем столе среди фундаментальных работ М. В. Фрунзе, И. В. Сталина можно было обнаружить и труды А. С. Макаренко, которого он почитал и чьи педагогические принципы сформировали взгляды Маргелова-воспитателя.

Вскоре к этим книгам прибавилась небольшая по размерам брошюрка — новый «Дисциплинарный устав РККА» 30, в котором подчеркивалось, что «...советская военная дисциплина зиждется на однородности классовых интересов всего личного состава Красной Армии, на беззаветной преданности своему народу и на чувстве высокой ответственности каждо го военнослужащего за вверенное ему дело обороны Социалистической Родины».

Здесь будет уместно заметить, что еще 8 июля 1934 года Президиум ЦИК СССР, «учитывая нарастающую военную опасность для СССР со стороны капиталистического окружения», принял постановление «О защите Родины», многие положения из которого вошли в «сталинскую» Конституцию 1936 года. 23 февраля 1939 года весь личный состав Красной Армии принял новую «Военную присягу». Первые фразы звучали так: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным бойцом...» Исчезли из текста намеки на защиту завоеваний «мировой революции», возросла и ответственность за отказ от выполнения священного воинского долга. Дисциплинарный устав между тем в основе своей остался незыблем. Статья 6-я гласила: «В случае неповиновения, открытого сопротивления или злостного нарушения дисциплины и порядка командир имеет право применить все меры принуждения, вплоть до применения силы и оружия».