обратно, можно сделать вид, что ничего не было, и никому никогда не рассказывать о своём дурацком плане. Да, вот это действительно хорошая идея. Просто отличная.

Бельчонок так погрузился в раздумья, что даже не увидел, как Даниэль захлопнул книгу, спрыгнул с камня, а потом подошёл и остановился прямо у него за спиной. Он заметил это, только когда повернулся и едва не врезался в Даниэля.

От испуга Бельчонок весь задрожал. В ушах у него зашумело.

— П-п-привет, Д-д-даниэль, — кое-как пробормотал он заплетающимся языком.

О-хо-хо, какая же невыносимая неловкость! Больше всего Бельчонку сейчас хотелось провалиться сквозь землю. К счастью, Даниэль, казалось, не заметил его смущения. Или, по крайней мере, сделал вид, что не заметил. Если так, то это было очень мило с его стороны.

— Привет, Бельчонок, — поздоровался Даниэль. — Что это ты тут ищешь?

— Ну, вообще-то… — начал Бельчонок. Он, конечно, хотел сказать «тебя», но не решился и сказал: — Вот эти камешки.

Он быстро поднял с земли пару случайных галек и объяснил:

— У нас таких нет.

— Что ж, выходит, ты занят, — ответил Даниэль. — Жаль. Я, вообще-то, надеялся, что у тебя найдётся немного свободного времени. Я бы приготовил нам чай. И, может быть, тосты. Если ты, конечно, такое ешь.

— Ах, да они никуда не денутся, — сказал Бельчонок и бросил камни обратно на землю. — Конечно, я с удовольствием съем тост.

— Тогда идём, — сказал Даниэль.

Оказалось, что его дерево росло прямо за большим камнем. На нём тоже была своя ветка для завтрака, которая, впрочем, вполне подходила для посиделок не только утром, но и днём и вечером. Кроме того, Даниэль достал в точности такой же тостер, как у Бельчонка. Само собой разумеется, тоже красный.

— А на турбокнопку ты нажимаешь? — спросил Бельчонок.

— Каждый раз, — сознался Даниэль. — Пришлось, правда, наловчиться хватать готовые тосты на лету. Но без турбокнопки как будто чего-то не хватает, правда?

— Так и есть, — согласился Бельчонок.

Когда через несколько минут Даниэль протянул ему чашку чая и ароматный тост с вареньем из шиповника, Бельчонок впервые за этот тихий-тихий день почувствовал себя по-настоящему хорошо. Но всё-таки что-то его смутно тревожило. Лежало на душе тяжёлым камнем. Что-то настолько холодное, что не растопил даже горячий чай. Бельчонок долго не мог догадаться, что же это. До тех пор, пока Даниэль не сказал:

— Я сегодня чувствовал себя таким несчастным и покинутым. Поэтому очень рад, что ты сейчас здесь. Но вот что скажут остальные?

И тут-то Бельчонок сразу понял, что лежало у него на сердце тяжёлым и холодным камнем. Ходить друг к другу в гости, пить чай и просто проводить время вместе, чтобы не чувствовать себя несчастным и покинутым, — всё это у белок совершенно не принято. Принято грустить в одиночестве. Такой уж обычай. Правда, Бельчонок с каждой минутой всё меньше понимал, что в таком дурацком обычае хорошего и правильного и зачем он вообще нужен. Так что ответил встречным вопросом:

— А тебе это правда важно?

— Ничуточки, — уверенно сказал Даниэль.

Потом они сидели рядом на ветке и рассказывали друг другу о всяком таком, о чём, наверное, ещё ни одна белка другой не рассказывала.

— А давай в следующий раз ты придёшь ко мне в гости, — предложил Бельчонок. — Ладненько?

— Ладненько, — пообещал молчаливый Даниэль. И с тех пор они стали иногда друг друга навещать. Несмотря на то, что другие белки этого бы совершенно точно не поняли — а может быть, наоборот, как раз поэтому.

Глава четырнадцатая, в которой бушует ветер

Прогноз погоды обещал сильный шторм. Диктор по радио объявил, что буря поднимется в лесу после обеда или ранним вечером. Он посоветовал всем по возможности не выходить из дома, привязать вещи, которые может унести ветром, чтобы их не разбросало по округе, а главное, следить, чтобы по голове не прилетело сломанной веткой.

Конечно, для обитателей леса полезнее всего был последний совет. Но Бельчонок серьёзно отнёсся и к первым двум. Он крепко привязал к ветке тостер и энциклопедию. Ещё нужно было спрятать в надёжное место удочку, но это он собирался сделать позже, когда вернётся с озера. Медведь лесной почтой передал ему сообщение, что его берлога наконец-то полностью утеплена и подходит для зимовки. А значит, теперь они снова могут ходить на рыбалку по утрам.

И вот Бельчонок сидел на нижней ветке дерева, ждал друга и размышлял о всякой всячине. Например, о том, что его уютная-преуютная спальня тоже, в общем-то, вполне подходит для зимовки. Её даже не нужно было специально утеплять, потому что в дупле хорошо спалось в любое время года. А когда погода портилась и снаружи становилось особенно неуютно, Бельчонок и вовсе нарадоваться не мог на своё уютное-преуютное жилище. Ведь оно могло укрыть от любой бури, даже самой сильной, вроде той, что ожидалась сегодня. Когда небо нахмурится, он задёрнет шторку, залезет под одеяло, натянет его до самых ушей и даже кончика носа наружу не высунет, пока всё не закончится. В точности, как советовал диктор по радио. И едва он так подумал, как пришёл Медведь.

— Ты слышал прогноз погоды? Обещали шторм, — сказал он.

— Ага, — ответил Бельчонок и спрыгнул с ветки.

— А ты не боишься? — спросил Медведь по дороге к озеру.

— Честно говоря, нет, — ответил Бельчонок.

Конечно, ни одному обитателю леса не пришло бы в голову отнестись к штормовому предупреждению легкомысленно. Случиться могло всякое, ведь в бурю даже вековые дубы иной раз ломались как спички. С другой стороны, Бельчонку довелось пережить на своём дереве много всяких бурь и гроз, в том числе и по-настоящему сильных. И дерево всякий раз точно знало, как себя нужно вести. Деревья умные, поэтому они не сопротивляются ветру изо всех сил. Они раскачиваются и гнутся под его порывами, но при этом крепко держатся корнями за землю и успокаивающе поскрипывают, как будто говоря всем маленьким обитателям ствола и кроны: «Не беспокойтесь. Я обо всём позабочусь».

Бельчонок всегда верил обещаниям дерева и не сомневался, что на него можно положиться. А когда он представлял, как уютно-преуютно ему будет в спальном дупле, когда снаружи начнёт бушевать и завывать штормовой ветер, то, признаться, даже чуть-чуть радовался в предвкушении вечера.

— Ты же