В этот раз на лице Евпатия было написано изумление пополам с ужасом и одновременно недоверием. Несколько секунд он молчал, после чего ответил вопросом на вопрос с нескрываемой угрозой в голосе:

– Это почему же я буду боль чувствовать?! И откуда ты про то знаешь?!

Победно и недобро усмехнувшись, я ответил, чеканя каждое слово:

– Да потому что, вернувшись в Рязань из Чернигова, ты найдешь только угли да желтые кости вперемешку с пеплом по всему городу. Ты к терему своему даже не пойдешь, сил не хватит! И так будешь знать, что увидишь, а потому и не пойдешь… Не захочешь, чтобы это скорбное зрелище стало твоим последним воспоминанием о дочерях да о Злате…

В этот раз Коловрат едва ли не зарычал под общий изумленный и одновременно возмущенный ропот дружинников, мгновенно преобразившись из простого мужа в грозного, смертельно опасного воина, готового убивать сию секунду! Метаморфоза была пугающей, даже приблизившийся было ко мне Кречет предпочел сместиться в сторону; вокруг меня само собой образовалось пустое пространство.

– Отвечай! Отвечай быстро, откуда тебе о семье моей ведомо?! Откуда знаешь?!

Понимая, что козыри уже брошены на стол, я ответил в тон воителю, хотя кисти рук и бедра уже начало ощутимо трясти:

– Видение мне было! И про то, как князь Юрий Ингваревич бой принял на Вороноже и рать всю погубил! И про то, как ты, боярин, вернулся в разоренную, сожженную Рязань… И про то, как набрал подобных себе воев, потерявших родных, да Батыю мстить пошел. То был славный бой! Но ты сложил в нем голову, как и, почитай, все твои дружинники…

На мгновение замолчав, я заговорил чуть спокойнее и проникновеннее в повисшей над площадью абсолютной тишине, стараясь достучаться до Евпатия и при этом не оттолкнуть его от себя:

– Вот тебе крест, боярин, говорю тебе правду. Были мне эти видения, во сне пришли. И про себя тоже, и про сторожу мою… Мне суждено пасть на стене Пронска, большинству елецких дружинников – в сечи на Вороноже… А Михаил Всеволодович откажет тебе в помощи, несмотря на все твои увещевания. Скажет, что раз вы не пришли вместе с черниговцами на Калку биться с монголами, так нечего и черниговцам вам ныне помогать! На деле же князю интереснее за киевский престол подраться, он опасность Батыева нашествия сильно недооценивает… А когда поймет ее, так уже поздно будет…

Взяв короткую паузу, я продолжил говорить с абсолютной убежденностью в голосе. Кстати, конечности уже перестали дрожать.

– Но еще мне было открыто, как землю Русскую от ворога степного защитить, как хана Батыя остановить, вспять его орду обратить… Что, боярин, готов ли ты теперь меня послушать? Вот храм, вот святые образа, пред ними тебе душу открою и все как на духу выложу! Что скажешь?

– Отче, дозволь поговорить нам! Имею что сказать боярину, да пока только ему.

Священник, невысокий, но крепенький дядька с аккуратной бородой, пристально посмотрел мне в глаза, словно пытаясь что-то прочесть в них или разглядеть, после чего твердо произнес сильным, чуть хрипловатым голосом:

– Ты прежде отведай-ка водицы святой да ко кресту приложись, а уж потом говори в храме Божьем, коль приспичило.

Я с некоторым удивлением воззрился на протянутую мне кружку, а после в голове будто щелкнуло: вспомнилось, как в документальной программе говорилось, что будто до революции в психбольницах вполне серьезно практиковали прием святой воды пациентами. Мол, если бесноватый, то на воду обязательно среагирует! Ну и далее про экзорцизм: мол, контакт со святой водой стопроцентно выявит одержимого… Дремучее средневековье! Но, вспомнив, что я действительно нахожусь в том самом дремучем средневековье, я с легкой улыбкой взял кружку, перекрестился и в два глотка ее осушил, после чего послушно ткнулся губами в протянутый деревянный крест. Батюшка, отметив, что никаких потусторонних реакций нет, кивнул уже чуть более благосклонно, но при этом очень строго, серьезно меня напутствовал:

– Слышал я о твоих видениях. И скажу тебе, что будущее могло быть открыто тебе как Божьей волей, так и являться подложным искушением лукавого! Потому ты, боярин, – тут отец Николай обратился уже к вошедшему вслед за мной Евпатию, – выслушай молодца, но помни о княжьей воле и взятом уже благословении!

Коловрат благоговейно поклонился в ответ, после чего батюшка неспешно вышел из храма, а я, твердо посмотрев в глаза богатырю, начал кратко, по существу излагать самую суть дела:

– У Батыя четырнадцать туменов. И тумен – это не просто одна кочевая орда, число воев которой неизвестно. Нет, рать монголов четко организована и разбита строго на десятки, сотни и тысячи. В одном же тумене десять тысяч воев, и ведут каждую из них царевичи-чингизиды, родственники великого хана Чингисхана, а также наиболее могущественные князья-нойоны. Например, Субэдэй, тот самый, кто победил князей черниговского, киевского и галицкого в битве на Калке.

Евпатий недоверчиво прищурил глаза:

– Это что же выходит, в орде сто сорок тысяч воинов? Да как же прокормить такую прорву народа?!

Я с удовлетворением кивнул в ответ (что боярин умеет неплохо считать – это просто отлично!), после чего поспешил развеять его сомнения:

– Меньше. Может, сотня тысяч, может, еще чуть меньше или же чуть больше. Монголы понесли большие потери, покоряя мокшу, булгар и буртасов, воюя в степи с половцами. Но они же и восполнили недостачу, включив в орду воинов покоренных народов. Причем последним они пообещали равную долю добычи при дележе захваченного, а потому большинство покоренных явится на Русь, служа Батыю не за страх, а за совесть…

После секундной паузы я продолжил:

– Что же касается прокорма, то всю осень они добывали себе пропитание большой загонной охотой в степи, а кроме того, монголы и покоренные ими ведут с собой многочисленные отары скота. Лошади же их выносливы и неприхотливы, привычны к морозам и способны вырыть траву даже в снегу под настом! И наконец, целиком орда еще даже не собралась, Батый до поры ждет тумены в степи, собирая войско в кулак… Когда же хан начнет вторжение на Русь, то, разгромив княжескую рать, он позволит туменам разойтись, и каждая пойдет к своей цели, редко объединяясь друг с другом…

И вновь я прервался на краткое мгновение, а затем вновь заговорил:

– Причем монголы хорошо разведали рязанскую землю. Они уже знают, что леса наши труднопроходимы и что дорог наезженных у нас немного. А потому они собираются атаковать зимой, ведь именно в это время лед рек станет лучшей дорогой из всех возможных, позволив врагу идти от одного города к другому самым коротким путем, захватывая их и добывая пропитание для своих воев.

Взгляд Коловрата из недоверчивого стал задумчивым, и я продолжил, что называется, ковать железо, покуда горячо:

– Потому-то, приняв бой на границе, князь Юрий лишь потеряет рать: как бы ни были храбры рязанские витязи, против каждого нашего ратника выйдет семеро врагов, и это самое малое! А без дружины ему уже не отстоять ни Рязань, ни иных городов… Правда, владимирский князь не откажет нам в помощи, в отличие от черниговского, и соберет всех, кого сможет, отправив на помощь двадцать тысяч воев. Однако они успеют дойти лишь до Коломны, встретив орду уже под ее стенами! И как бы ни было сильно войско владимирцев, оно также окажется разбито после тяжкой сечи. Нельзя нам принимать битву в поле, просто нельзя…