В песни девятой Агамемнон решает испытать настроение ахейских воинов, предложив им вернуться домой. Он возглашает:

Други, вожди и властители мудрые храбрых данаев,

Зевс громовержец меня уловил в неизбежную гибель!

Пагубный! прежде обетом и знаменьем сам предназначил

Мне возвратиться рушителем Трои высокотвердынной;

Ныне же злое прельщение он совершил и велит мне

В Аргос бесславным бежать, погубившему столько народа!

Так, без сомнения, богу, всемощному Зевсу, угодно.

…

Нам не разрушить Трои, с широкими стогнами града!

Ил. IX. 17–23, 28[127]

Агамемнону возражает благородный Диомед, собирающийся бороться с Троей до победного конца, хоть бы даже с поля боя бежали все прочие воины. Однако Ахилл, обиженный Агамемноном и не желающий более сражаться за интересы Атридов, заявляет:

Я и другим воеводам ахейским советую то же:

В домы отсюда отплыть; никогда вы конца не дождетесь

Трои высокой: над нею перунов метатель Кронион

Руку свою распростер, и возвысилась дерзость народа.

Ил. IX. 417–420[128]

По словам Льва Клейна, все это трактуется обычно «как художественные приемы, предназначенные оттенить бесстрашие Диомеда, спорящего с Агамемноном, и значение Ахилла. Резонное толкование, и оно было бы единственным и достаточным, если бы отблески грядущего поражения не были так многочисленны и не складывались в систему, охватывающую помыслы всех в “Илиаде” – героев, богов и судьбы. Эта глубинная система проступает сквозь славословие ахейским героям и перечни их побед»[129].

Таким образом, встречающиеся в «Илиаде» предчувствия разгрома ахейцев, возможно, являются следами древнейших рапсодий, более близких к исторической правде.

В «Илиаде» не раз встречаются фразы, указывающие на грядущее поражение греков. Возможно, они являются следами древнейших рапсодий, более близких к исторической правде.

«Илиада» завершается сценой погребения Гектора. С этой же сцены начинается следующая поэма цикла – «Эфиопида», названная так по местности, откуда на помощь троянцам прибыло подкрепление под предводительством Мемнона. Мемнон убил многих из эллинов, но и сам пал, сраженный Ахиллом. В свою очередь, и Ахилл погибает от стрелы Париса, направленной его покровителем Аполлоном. Аякс Теламонид и Одиссей в жарком бою отбивают тело павшего товарища. Ахилла хоронят на Белом острове (о-в Левка) вместе с Патроклом, смешав их кости согласно завещанию. А оружие героя троянцы передают самому доблестному, на их взгляд, из оставшихся ахеян – Одиссею.

Также рассчитывавший на подобную почесть, Аякс обиделся, поссорился с Одиссеем и пошел резать троянский скот и пастухов, а затем прибег к суициду. Агамемнон запретил предавать тело самоубийцы огню, и Аякс единственным из всех, кто погиб под Илионом, был похоронен в гробу. Но это уже другая история, и здесь мы переходим к синопсису очередной киклической поэмы – «Малой Илиады». В этом произведении вновь появляется Филоктет, три поэмы назад высаженный ахейцами на обитаемом острове Лемносе. Филоктет доказывает свою незаменимость, убивая Париса, и вдовая Елена тотчас же выходит за следующего по старшинству сына Приама Деифоба.

Тем временем под Трою прибывают свежие силы: команда ахейцев укрепляется сыном Ахилла Неоптолемом, а коман да троянцев – сыном Телефа и племянником Приама Эврипилом, приведшим с собой целое войско из Тевфрании. Эврипил убивает сына Асклепия Махаона, славного рати врача[130], но сам гибнет от блистательного меча Неоптолема, и, как мы уже отмечали, кругом младого вождя все кетейцы пали его. Одиссей переодевается в бродягу, пробирается в Трою[131]и там открывается Елене. Та дает советы некогда женихавшемуся к ней царю Итаки, как получше захватить город, и помогает ему выкрасть Палладий – священное изображение Афины, в свое время сброшенное Зевсом с неба на Землю в качестве знамения для легендарного основателя Трои Ила. Ил воздвиг для Палладия храм, и волшебная статуэтка стала залогом могущества и неприступности города.

Рис. 31. Джованни Доменико Тьеполо. Шествие троянского коня в Трою. 1773

Лишившись Палладия, Троя потеряла все шансы. Тем более что в дело вступил Эпей, бывший не только знатным кулачным бойцом, но и великолепным строителем. По проекту Одиссея он соорудил огромного деревянного коня вместительностью от 50 до 3000 человек. Что было дальше, всем известно.

Или нет?

Со стороны история выглядит так же, как представлялась она и жителям Трои, нашедшим у своих ворот «дар» данайцев. Измотанные десятилетней бесплодной войной, потерявшие лучших бойцов и не видящие никаких перспектив ахеяне собирают свои пожитки и уплывают восвояси. Но прежде, как и полагается, они приносят жертву богам[132]. В данном случае эта жертва символическая. Найти коня, чьи размеры соответствовали бы масштабу события, они не могут и потому строят громадное обетное животное то ли из клена[133], то ли из кизилового дерева[134]и вырезают на нем следующую надпись: «Благополучно возвратившись домой, эллины посвятили это благодарственное приношение богине Афине»[135].

Интересно, кто именно из лагеря ахеян мог начертать на коне эту надпись? Читая Гомера, можно составить впечатление, что прибывшие под Трою греческие воины были сплошь неграмотными. Все, кроме царя Тиринфа Прета. Его жена оклеветала молодого красавца Беллерофонта, и Прет послал его к своему тестю Иобату, сопроводив его своеобразным рекомендательным письмом, в котором просил ликийского царя убить Беллерофонта.