— Нет, вы правильно слышали, — взял себя в руки капитан. — Что, прямо не дожидаясь суда, хотите зарегистрироваться?

— Да.

— А если осудят вашего жениха? А его точно осудят, вы это понимаете?

— Понимаю.

— А я не понимаю! — вдруг взорвался веснушчатый. — Чего вам надо, бабам? Полны улицы мужиков, так нет: с ними вы разводитесь, со свету сживаете! То вам зарплата мала, то рожа неподходящая. А в тюрьму к преступнику — пожалуйста, с превеликим тебе удовольствием… Думаешь, одна ты такая? — спросил он, смягчаясь. — Толпы вас. Писем в зону приходит — не счесть. В крови у нас, у русских, что ли, это? Нормальной жизни не нужно, а вот чтоб пил и морду бил, а то замочил кого… Да не гляди так, волком-то, — со вздохом сказал он Альке. — Понять хочу. Жена вот тоже — пять лет прожили, и отвалила. И машина была, и квартира, дачку строили. А она — к однокласснику. У того — ни кола ни двора, зато баб успел поменять — мильон. Язва у него, от веселой жизни, значит. А ей — жалко! Тьфу!

Алька молча слушала неожиданную исповедь капитана, боясь возражать, чтоб не встретить сопротивления. Она понимала, что мужику нужно выговориться, и не близкому, хорошо знакомому человеку, а именно ей, случайной, зависимой просительнице, которую он, скорее всего, больше не увидит.

— Ладно. — Веснушчатый совсем успокоился. — Пишите заявление.

Он пододвинул Альке бланк и образец. От волнения строчки прыгали у нее перед глазами, и ей пришлось дважды просить новый лист. Наконец Алька вернула исписанный бланк капитану. Тот бегло взглянул на него, кивнул и спрятал в какую-то папку.

— Идите. Вас вызовут.

— А… ему сообщат о моем решении?

— Конечно. Сегодня же.

«Мама дорогая!» — пронеслось в голове у Альки, и она, поспешно поблагодарив несчастливого в браке мужика, выскочила за дверь. Все. Она сделала единственное, что могла. Теперь ей дадут свидание с Валеркой, если только тот не окажется полным кретином и не заартачится из-за того, что никакая Алька ему не невеста. Но должен же он понять, что ей нужно поговорить с ним, а иначе этого не сделать. Что будет потом, Альку почему-то волновало мало. Как-нибудь все устроится, может, она к тому времени найдет настоящего виновного, Рыбакова выпустят, а там… Ну выпустят, и слава богу, все остальное будет уже неважно…

— Идем, Денис! Я кому говорю, давай руку, и пошли! — Женский голос был не злой и не раздраженный, а усталый.

— Не пойду, — упрямо ответил детский голосок. — Я здесь хочу. Почему они нас не пускают?

— Тихо, тихо, — поспешно проговорила женщина. — Я кому сказала, а ну быстро идем.

— Нет, — заревел малыш. — Ты мне руку тянешь! Больно!

Алька оглянулась. У ограды размазывал по лицу слезы маленький мальчик, лет четырех-пяти, в голубой курточке и синей шапке. К нему наклонилась женщина в длинном черном пальто, Алька видела лишь ее спину. Женщина что-то быстро и тихо продолжала говорить ребенку, тот, всхлипывая, кивал головой. Почему-то Алька никак не могла оторвать от них взгляд. Женщина, почувствовав спиной, что на нее смотрят, медленно выпрямилась, обернулась. Довольно высокого роста, еще не старое, миловидное лицо, на нем выражение усталости и растерянности. Темно-синие, слегка припухшие глаза, прищурившись, уставились на Альку. Этот взгляд показался ей смутно знакомым. По Алькиной спине вдруг скользнул холодок, и, не успев ни о чем толком подумать, она шагнула навстречу:

— Вы… мама Валеры Рыбакова?

На бледном лице мелькнула тень удивления. Женщина кивнула. Малыш, перестав плакать, с интересом разглядывал Альку.

— Я работаю в оркестре вместе с Валерой. — От волнения Алька ляпнула «работаю», хотя понимала, что это грубо и бестактно. — Меня зовут Аля, Аля Бажнина, я скрипачка.

«Знает она, что это я подбила ее сына идти к уже мертвому Кретову или нет? — лихорадочно размышляла Алька. — Сказал он ей?»

Женщина продолжала молча и непонимающе смотреть на девушку, на лице ее не отразилось ни гнева, ни возмущения, и Алька поняла, что мать Рыбакова слышит про нее в первый раз.

— Я хотела навестить… — неловко улыбнулась Алька. — Но меня не пустили. А это… Валерин сын? — Она кивнула на мальчика.

— Денис, — коротко, почти не разжимая губ, произнесла женщина. — Туда никого не пускают, и нас тоже. Говорят, не раньше чем через месяц. Передачи вот берут, и то спасибо.

— Не надо стоять здесь, Денис, — серьезно и твердо сказала Алька. — Пойдем домой, я вас провожу. Тебя можно проводить?

— Можно.

У обоих, бабушки и внука — были точь-в-точь Валеркины глаза — темно-синие, в густой щеточке коротких ресниц, только у Рыбаковой взгляд был устало-безнадежный, а у Дениса — удивленный и обиженный.

— Давай руку, — предложила Алька. Пацан охотно протянул ей свободную ладонь.

Мать Рыбакова молча двинулась вперед. Казалось, что она с трудом переставляет ноги, и Алька испугалась, вдруг та упадет. Но женщина падать не собиралась и вообще выглядела спокойной и сдержанной. Глядя на нее, Алька тоже потихоньку овладела собой. Денис что-то лопотал, она машинально отвечала ему, искоса поглядывая на Валерину мать, но та за всю дорогу не проронила ни слова. Так же она не пыталась остановить Альку, и та доехала с ними до самого дома, на Красногвардейской. Перед входом в подъезд женщина приостановилась, чуть опустив голову, и Алька поняла, что звать в дом ее не хотят.

— Давай прощаться. — Она присела перед Денисом на корточки. — И вот что, ты бабушке не груби, понял?

— А то что? — насупился тот.

— Да ничего, — удивилась такой постановке вопроса Алька. — Просто не груби, и все. — Она кинула взгляд на Рыбакову, та едва заметно кивнула.

— Ладно, — солидно согласился Денис.

— Вот и прекрасно. — Алька слегка подтолкнула его к двери: — Иди давай. А бабушка тебя сейчас догонит.

Денис хотел было возразить, но передумал и поковылял в подъезд. Рыбакова, поняв, что Алька хочет что-то сказать, вопросительно подняла на нее глаза.

— Я знаю, это сделал не Валера. Его освободят, вот увидите. Я не верю, и вы не верьте. — Алька напрягалась изо всех сил, стараясь вложить большой и важный смысл в несколько коротких фраз, потому что понимала: долго говорить она не имеет права. — Я не могу вам сейчас всего рассказать, но вы только не верьте…

— Я не верю, — тихо ответила женщина и с горечью прибавила: — Да разве во мне дело? — Она помолчала, пристально разглядывая Альку, потом, будто что-то уяснив для себя, добавила: — Ты… заходи. Запомнила где?

Алька быстро кивнула.

— Ну вот. Давай, когда сможешь. Мы почти всегда дома.

Домой Алька пришла раньше обычного — еще пяти не было. Сегодня, чтобы пойти добиваться свидания, она вынуждена была отпроситься с групповой у Сухаревской. Алька была уверена, что та ее не отпустит, и уже приготовилась отправиться в самоволку, но Ирка не стала протестовать.