но я неправильно произнёс тогда его имя. Он прислал мне сообщение, и одно за другим…

— И затем вы вместе отправились путешествовать по стране?

Ноа не был полным идиотом. Он мог дополнить «другое» множеством горячего чат-секса, но его изголодавшему воображению не нужна была конкретика.

— Затем я застрял в единственной одежде, которая была на мне, с этим горячим профессором… — Эдриан хитро ему улыбнулся. — Но, в любом случае, вся эта девственность?

Позволь сказать, что это не так унизительно, как моя неделя. Хочешь быть тем, кто попросит новый ноутбук у компании?

— Я понял. И это не была благородная клятва.

Ноа снова откинулся на подушки, стремление спорить исчезло, и его заменило странное спокойствие — чувство, что пришло, наконец, время произнести определённую правду вслух.

— Разве?

Эдриан последовал его примеру и лёг на подушки, повернувшись на бок, чтобы видеть лицо мужчины. И нет, это ничуть не смущало, оказаться под наблюдением, будто ты интересная улитка.

— Ну, может быть, так всё и начиналось. В старшей школе я понял, что гей, но вера говорила мне, что это грех. Я ходил в консервативный колледж, отчасти потому, что не доверял себе в более свободной школе. Я думал, что, может быть, смогу контролировать эту часть себя.

Потом моя дружба с Сарой стала казаться больше судьбой — будто я мог бы жениться на ней, и всё было бы нормально.

— Но это было не так, — догадался Эдриан, в его голубых глазах появилось сочувствие.

В окне позади него снег продолжал медленно опускаться ленивыми слоями, создавая чувство, что они остались только вдвоём на заснеженной планете, где Ноа мог делиться вещами, которые обычно прятал под замок.

— Не то, чтобы я не любил её. — Ноа пытался подобрать слова, чтобы описать ту путаницу, которой были тогда его эмоции. — Любил.

— Ты любил её слишком сильно, чтобы причинить боль.

Эдриан был слишком чертовски восприимчивым.

— Именно, — вздохнул Ноа. — Я разбил ей сердце и отправился заканчивать учёбу с убеждением, что если никогда не буду вести себя как гей, то сделаю миру одолжение…

— Это так печально, — произнёс молодой человек. — Так себя запирать.

— Ну, я считал, что заслужил это после того, как обошёлся с Сарой. Но постепенно…

Он затих, не уверенный, что может рассказать следующую часть.

— Что-то изменилось?

Эдриан наклонился вперёд; и не столько рвение парня вызвало у Ноа желание продолжить, сколько обещание в глазах, что он не будет его осуждать.

— Я нашёл Улисса, и он стал для меня чем-то вроде… терапии. Я начал ненавидеть себя чуточку меньше.

— Боже. Это я понимаю. Пару месяцев заботы о Пикселе, и я перестал чувствовать себя вечной бестолочью, какой считала меня семья. Вот что делает безоговорочная любовь.

В груди Ноа что-то странно встрепенулось, и ему пришлось помахать на себя рукой, чтобы ослабить это чувство.

— Да, ну, другие вещи шли не так хорошо. Я был на последнем курсе доктората, и мне нужно было выполнять все эти официальные функции, и в каждом месте, где я проводил собеседования, они проходили в группах и во время официальных приёмов и… Я не очень хорошо справляюсь с толпой.

— Думаю, я сразу понял, что ты не совсем общительный человек, — поддразнил Эдриан.

Он снова погладил Ноа по бедру. — В этом нет ничего плохого.

— Есть, когда ты работаешь преподавателем до заключения контракта. Всё стало так плохо, что у меня случались приступы паники до вылетов на собеседования, — признался он.

— Эй, не расстраивайся. У меня случаются приступы паники из-за полётов, даже когда я лечу на отдых. Мне приходится или выпить или проглотить несколько таблеток маминого «Ксанакса», чтобы справиться.

Невидимый узел в спине Ноа развязался. Эдриан поймёт это.

— У меня не было мамы с аптечкой в сумочке. Но я ходил к студенческой медсестре, чтобы посмотреть, смогу ли получить какое-нибудь лекарство, и меня для начала отправили к психологу.

— Это умно, — Эдриан похлопал Ноа по ноге. — Ничего плохого нет в том, чтобы получить немного помощи. Если только, конечно, врачи не заставили тебя чувствовать себя хуже?

— Нет, ничего такого. Но доктор сказала, что почти уверена, что меня что — то обременяет. И, конечно же, я не сказал ей, что…

— Это могло бы помочь, — мягко перебил его Эдриан.

— Могло бы. Но я не мог произнести эти слова вслух. Но, думаю, она, возможно, догадалась. — Ох уж этот стыд, который он тогда чувствовал, ощущая, что может быть на грани обнаружения. — Она дала мне почитать эту книгу, «Всё о любви к себе», которая была полна вещей новой эпохи…

— Эй, я был воспитан на этом невнятном лепете новой эпохи, — голос Эдриана принял оборонительный тон. — Моя мама читает книги о себялюбии для расслабления.

— Ну, ей бы, вероятно, понравилось это название. Но это заставило меня понять, что я не могу провести остаток жизни с ненавистью к себе…

— Чертовски верно.

Фиолетовый локон волос Эдриана подскочил от силы его слов.

— И я начал пытаться… принять свой гомосексуализм. Я по-прежнему и не собирался признаваться, но, в то же время, я обнаружил романы о геях и работал над попытками примирить свою ориентацию с верой.

— И тебе не хотелось… поэкспериментировать? — спросил Эдриан.

— У меня были приступы паники из-за спокойных научных приёмов. Я ни за что не собирался идти в переполненный гей-бар. А обычный секс меня не привлекает.

— Но секс в отношениях привлекает? Или ты вообще не любишь секс? Потому что это тоже нормально. У меня есть два асексуальных друга…

— Не всему нужен ярлык, — сказал Ноа. — Я нахожу идею отношений привлекательной, да. И я не против секса или иммунитета к желанию, но для меня это нечто священное, скрытое для объединения смысла, а не какое-то желание позаниматься гимнастикой в пятницу вечером…

— Приятно знать.

Эдриан ободряюще улыбнулся ему, и желудок мужчины перевернулся. Этот разговор проходил на стольких уровнях, что Ноа просто не поспевал.

— Но я всегда умел структурировать эту часть своей жизни, — он знал, что снова краснеет. — В любом случае, я медленно мирился с тем, кто я есть и кем был, а затем…

Он замолчал, и ему пришлось отвести взгляд от вопросительного взгляда Эдриана.

— А затем?

Рука парня мягко легла на подбородок Ноа, поворачивая его лицо обратно.

— А затем я получил работу в Лэндвью. И мне пришлось подписать пункт в контракте о морали. Они выгнали двух студентов из баскетбольной команды за год до этого из-за секса до брака. Признание больше совершенно и абсолютно не обсуждалось, и я…