— Идите. Вам заплатят, а дальше молчите, как договаривались, — донеслось до нас.

Я заплатила обоим, сухо поблагодарила за работу и напоследок успела поймать долгий взгляд Кирилла. Этот взгляд намекал, что стоит запомнить его слова — те, что прозвучали по дороге. Да, на них стоило обратить внимание.

Когда оба ушли, я спросила Федора о Кирилле — кто такой, чем занимается.

— Это братья, Иван и Кирилл. У них бизнес: собирают грибы для ресторанов и солят.

— А жены у них есть?

— И жены, и дети, и даже внуки. Но кто бы о чем ни попросил, особенно когда есть возможность подработать, никогда не откажут. И колодцы чистят, и крыши чинят, и землю в огородах копают, где трактор не пройдет.

— А кто такой Анисимович?

— Спускайтесь сюда. Видите каменную площадку?

Федор поддерживал нас, пока мы спускались на площадку, нависшую над пропастью. Теперь мы были зажаты рядами валунов, между которыми образовался тесный проход к пещере.

Федор достал из рюкзака два больших фонаря и отдал нам. Третий, самый большой, оставил себе. Сделав нам знак, чтобы мы подождали, сам заглянул в пещеру и исчез в ее недрах.

Его не было минут пять. Потом он вынырнул и позвал нас.

— Что-то мне не по себе, — выдохнула Оля. Она как будто приросла к земле и не могла двинуться с места. — До меня только сейчас дошло, что мы увидим гроб с женщиной, которой миллионы лет. Мне страшно.

— Да нет там никакого гроба, чушь все это! — зло отрезала я, непонятно на кого рассердившись.

— Забыл вас предупредить. — Федор, который до этого обращался к нам весьма презрительно, как к избалованным барышням, которым вдруг захотелось романтики, неожиданно сменил тон на отеческий. — У вас проблем с сердцем нет? Какие-нибудь капли сердечные с собой захватили?

Мы переглянулись. В эту минуту мы обе почувствовали страх. Большой холодный страх и ничего больше.

— А что там? Очень страшное? — Оля нашарила мою руку и крепко ее сжала.

— Носовые платки хотя бы имеются?

— Это еще зачем? — проворчала я.

— Да запах там, как бы это сказать, специфический. Сейчас сами почувствуете.

Отступать было поздно. Мы включили фонари и вошли в пещеру.

Кротости моей дочери можно позавидовать. Я бы на ее месте все равно настояла на своем и узнала, зачем понадобилось знакомиться с какой-то там девицей, еще и угождать ей во всем. Хотя, может, это не кротость, а послушание. Она так доверяет мне, зная, что я желаю ей только добра. Конечно, если я живу только для нее, значит, все делаю правильно.

Интересно, как бы я сама поступила на ее месте? Не знаю. И вообще я ничего не знаю об этой Валентине. Приезжая, как и мы с Олей. Работает в кафе. Красивая, даже очень. Талантливая. Вон, Оля рассказывала, она и пишет что-то там, и рисует, и все у нее получается.

А еще неиспорченная, добрая. Кто мог предположить, что эта доброта так изменит ее жизнь? Но сама она еще не догадывается, что все изменилось. Живет себе спокойно, развлечение себе придумала — отправилась за тридевять земель на поиски сестры. У меня тоже есть ноутбук, я тоже дружу с интернетом и читала об этой Тисульской принцессе. Только такая дурочка, наивная и романтичная, как Валентина, могла увлечься этой несуществующей принцессой и отправиться за тридевять земель, чтобы написать о ней книгу, для отвода глаз прикрываясь поисками сестры. Где ее сестра, а где принцесса? Ерунда несусветная.

Оля, я уверена, тоже так думает. А еще недоумевает, зачем я позволила ей поехать вместе с Валентиной. Думаю, дочь считает меня тираном, человеком жестким. Когда-нибудь, когда она все узнает, еще спасибо скажет за то, что я отправила ее в это опасное путешествие. Главное сейчас — чтобы они были вместе.

Еще я переживала из-за денег. Конечно, того, что они заняли у меня, им не хватит, это к гадалке не ходи. Как они будут выкручиваться, можно только догадываться. В любую минуту я ждала звонка от Оли с просьбой выслать деньги. Что ж, я готова.

Моя нынешняя работа заключалась в том, чтобы ухаживать за хозяином. После всего, чем приходилось заниматься прежде, она казалась мне просто раем небесным. Вставала я рано, готовила завтрак, убирала, запускала стиральную машину. Потом мы с Сергеем Ивановичем делали упражнения. Приезжал водитель, и мы отправлялись на прогулку куда-нибудь в парк или в лес.

Это поначалу я была уверена, что хозяин тяжело болен и не в состоянии передвигаться самостоятельно. Оказалось, его неподвижность временная, связана с тяжелым нервным расстройством. Ничего удивительного, что благодаря моим стараниям и профессионализму доктора Ревина мой Сергей Иванович очень скоро встал и пошел. Никакого тебе паралича, никаких серьезных отклонений — ничего, что могло бы превратить его в инвалида во цвете лет.

Сергей Иванович Караваев, серьезный бизнесмен, человек умный и, ко всему прочему, великодушный, после того, как ему заметно полегчало, не выгнал меня, хотя мог уже обходиться и без моей помощи, а предложил остаться у него в качестве помощницы по хозяйству. К слову, его бывшая домработница вышла замуж и уехала в Клайпеду.

Оле своей я об этих изменениях пока не говорила. Когда-нибудь она поймет почему. Пусть пока думает, что я ухаживаю за тяжелобольным, пусть ничего не знает о его выздоровлении и о том, какую роль сыграл в этом мой уход.

Сергей Иванович был мне искренне благодарен — кто, как не я, кормил его, выносил из-под него, а иногда просто поддерживал разговором и участием. Дело ведь не в болезни, взявшейся как бы ниоткуда, а в его безбашенном сыне, который нанял дружков, чтобы его, Сергея Караваева, отметелили по первое число. Отец чуть богу душу не отдал. Денег, видите ли, сыночку не хватало на наркотики.

Наркоман — это дьявол, вселившийся в нормального здорового парня. Это не мои слова, сам Караваев так сказал. Еще он сказал, что от его сына вообще уже ничего не осталось, эти наркотики из него душу вынули. А я так считаю, что и из самого Сергея Ивановича вынули душу, только не наркотики, а сын его. Еще неизвестно, как бы все сложилось, если бы Артема, сынка его, не поместили в специальную клинику на лечение. Может, и излечился бы, только дружки нашли его и там, привезли наркотики. Он умер прямо в клинике от передозировки. Всего-то девятнадцать ему было. На похороны никто не пришел, только близкие друзья Караваева и я.

После похорон Сергей Иванович попросил побрить ему бороду. Как же он изменился после этого, как помолодел! Лет на двадцать — точно.

— Увидела бы вас на улице, не узнала бы. — Я промокнула ему мокрым полотенцем розовые гладкие щеки.

— А вот я тебя узнал, — вдруг сказал он, и я уронила полотенце. Быстро подняла и увидела, как затряслись у меня руки.

Я с трудом заставила себя улыбнуться, хотя тогда мне было точно не до улыбок. Не хотела я, чтобы он вспомнил, где видел меня прежде.