третьем Рэй разложил косметику, кисти и карандаши. У него была огромная палетка теней со всевозможными цветами: с десяток оттенков зеленого, красного, синего… Больше, чем красок у Славы.

Рэй спросил:

- Поскромнее или поярче?

- Поярче, - не задумываясь ответил Слава.

Рэя его ответ и удивил, и обрадовал: видимо, не ожидал, что небритый парень в черной толстовке так легко согласится на эксперименты с внешностью. Слава, улыбнувшись, подумал: «Это он меня ещё в женских штанах не видел».

Вокруг собралась небольшая горстка наблюдателей: всем было интересно проследить за ходом работы. Слава покорно открывал и закрывал глаза, когда Рэй просил об этом, чувствуя, как мягкие подушечки аппликаторов щекочут веки. С разных сторон время от времени доносились комментарии: - Тебе очень идёт.

- Да, ты очень красивый!

Кто-то жалобно вздохнул:

- Несправедливо, что мужчинам макияж идёт больше, чем женщинам…

Но сразу же спохватился:

- Ой, а так вообще можно говорить?

- Звучало не очень, - предосудительно ответили с другой стороны.

Когда Рэй хлопнул в ладоши, ознаменовав тем самым завершение работы, послышалось хоровое: «Ва-а-а-ау». Рэй поднёс к Славе косметическое зеркало и тот удивился:

- Почему у меня такой гигантский глаз?

Рэй перевернул зеркало («Не та сторона», - извинился он), и Слава увидел себя в привычной величине. Увидел и охнул: «Это что, правда я?»

Это правда был он. Парень, выбирающий черную толстовку и джинсы – был не он, но парень с подведенными глазами, с растушеванными лиловыми (в цвет носков!) тенями на веках, с розовыми блестками вокруг глаз и очерченными скулами – определенно был им.

«Давно не виделись», - подмигнул он своему отражению.

- Ты великолепен, - сказал ему Рэй.

- Да, всех нас переплюнул, - подтвердил парень за его спиной – тоже накрашенный.

Слава понимал, что они говорят это просто так – потому что они вежливые, счастливые, нетравмированные люди – но всё равно приятно было послушать. Последний раз с ним случалось такое в шестнадцать лет: его тогда накрасила Юля, а потом тоже ходила кругами и говорила, какой он красивый.

Когда зрители мейкап-туториала начали расходиться, Слава услышал неожиданный вопрос:

- Ты говоришь по-русски, да?

Он повернул голову к вопрошающему (который, к слову, вопрошал на идеальном русском языке). Слева стоял парень, Слава уже видел его раньше: когда играли в «Диксит», он сидел по диагонали, и они пару раз ловили взгляды друг друга. У парня были светло-голубые глаза, очень выразительные, и Славу каждый раз передёргивало, когда он с ними встречался.

Слава поднялся ему навстречу.

- Да, я из Новосибирска, - ответил он, улыбнувшись.

- Значит, угадал, - удовлетворенно кивнул парень. – Узнал знакомый акцент, да и имя... В общем, я из Витебска.

Слава опустил взгляд, прочитал бейджик: «Max, he / his».

- Это в Беларуси, - уточнил он.

Слава засмеялся:

- Я знаю.

Макс тоже засмеялся:

- Прости, я привык, что здесь считают, что Россия и Беларусь – это одно и то же.

Похихикав, они замолчали, что надо было понимать как: «Этот диалог достиг пика неловкости, теперь можем разойтись в разные стороны», но Макс сказал:

- Тебе правда очень идёт. Мне нравится макияж на смуглой коже, на моём лице такие цвета теряются.

Макс был фарфорово-бледным голубоглазым брюнетом – с аристократичной, готической внешностью. От тонких, изящных черт лица отдавало холодной ощетиненностью, но, когда он улыбался, это впечатление неожиданно пропадало, и парень становился приветливо-простодушным. Когда Макс посмотрел в сторону, Слава разглядел заметную горбинку на носу и удивился. Он ожидал от подобной внешности строго прямых линий, и, скорее всего, таковы и были задуманы природой: горбинка выглядела искусственной, словно нос, некогда сломанный, неправильно сросся. Именно этот недостаток сделал внешность Макса интересной: вырвал из однотипного ряда глянцевых красавчиков и добавил человечности.

«Надеюсь, нос пострадал не в драке», - подумал Слава.

- Тебе бы пошли тёмные оттенки.

- Да? – заинтересовался Макс. – Ты разбираешься?

- Ну так, - Слава скромно пожал плечами. – Я художник.

- Я архитектор. Кое-что умею, но сочетание цветов – это не моё.

Слава оглядел его внешний вид: серый свитшот на размер больше, чем нужно, тёмные джинсы, белые кроссовки. После того, как Славу накрасили, на звание: «Самый обычный наряд в этой комнате» определенно претендовал Макс.

- Нормально сочетаешь, - утешил он.

«Главное, что не носишь белые рубашки».

Макс рассмеялся, потому что, видимо, прекрасно понимал, насколько «обычен» для такой необычной обстановки.

- Хочешь во что-нибудь сыграем? – предложил он.

- Вдвоём?

- Да. Там есть игры для двоих.

Расположившись за небольшим столиком, они сыграли несколько партий во «Взрывных котят», две в «Элиас» и одну в «Уно». К шести вечера Слава понял, что пора уходить, иначе дети начнут нервничать из-за его долгого отсутствия (и, если он не даст Ване таблетки перед ужином, второй папа-врач об этом даже не вспомнит).

- Мне пора, - с печалью в голосе сообщил он Максу.

Уходить не хотелось – он впервые за столько лет чувствовал себя комфортно, безопасно и расслабленно одновременно.

- Могу пройти с тобой, - предложил Макс.

- Хорошо. Только я щас, - Слава показал на лицо, - отмоюсь…

- Зачем? – не понял Макс. – Здесь не Россия, на улице не изобьют.

- Я понимаю, просто…

Он был в шоке от того, что собирается сказать, но сказал:

- Моему мужу это не понравится.

Хуже того, что он произнёс эту фразу вслух, была только её абсолютная правдивость.

- Серьёзно? – удивился Макс.

- Да, он всё это… не любит. И будет спрашивать, где я это сделал… и опять будет конфликт.

Слава прекрасно понимал, как он звучит: как загнанная жертва, во всём подчиняющаяся мужу-тирану – раньше он о таких только слышал, а теперь что – сам таким стал?

- Всё это странно, - проговорил Макс.

- Я знаю, - выдохнул Слава, чувствуя себя липким от стыда.

Ему хотелось объяснить Максу, что, на самом деле, он не такой. Ну, он же правда не такой! Он всегда превыше всего ценил свободу: действий, мнений, самовыражений, он хорошо чувствовал границы, он чутко реагировал на любое давление, он умел говорить о чувствах, вот только теперь он идёт в туалет, чтобы смыть макияж, и не знает, как объяснить постороннему человеку, почему это важно сделать, не знает, как признаться, что ему страшно возвращаться домой. Да как он вообще умудрился влипнуть в это дерьмо?

За