те дни едва ли кто-либо за рубежом сочувствовал Китаю» [Muller 2013: З][156]. Хотя с точки зрения Китая эта война виделась лишь локальной катастрофой, произошедшей после опиумных войн, ее необходимо рассматривать как одно из поворотных событий, которое привело к Китайской революции 1911 года. Маньчжурия была не более чем северо-восточной периферией Китая, но то, что там развернулась война, а также то, что у Японии по окончании войны возникнут финансовые потребности, которые приведут к дальнейшему проникновению в регион, необходимо учитывать при оценке последствий войны для этой страны. Для Китая русская угроза на севере[157]сменилась, таким образом, японской угрозой на востоке.

Несмотря на то что Китай и Япония шли к модернизации разными дорогами, эти страны объединяло общее традиционное культурное наследие, а многочисленные представители интеллигенции обеих стран выступали за сотрудничество с целью недопущения доминирования западного мира в Азии[158]. Япония, однако, признавала опасность, которую представлял собой Запад для ее государственного суверенитета, и проводила быструю индустриализацию, чтобы преодолеть технологический и экономический разрыв, существовавший между ней и Западом в середине XIX века. В то время как Япония уже переняла военные технологии, стратегии и тактику у западных стран, Китай этому сопротивлялся. Это происходило потому, что, опираясь на традиционное мировоззрение, Китай и его правительство отказывались полагаться на помощь «варваров» [Hacker 1977: 49–50]. Прежде Китай был способен противостоять империалистическим державам и их экспансионистским амбициям, но война страны, когда-то обладавшей гегемонией, с Японией в 1894–1895 годах закончилась унизительным поражением[159]. Вследствие этих событий, как точно указывает Бартон К. Хакер,

некоторые официальные лица Китая против желания увидели причинно-следственные связи, ведущие от огнестрельного оружия и кораблей к угольным шахтам, чугунолитейным заводам и железным дорогам; от военных технологий к индустриализации; от западного оружия к вестернизации [Hacker 1977: 52].

Раздел Китая западными державами, Боксерское восстание и в особенности Русско-японская война не только повлияли на последствия Японо-китайской войны, но и показали слабость Китайской империи Японии, которая ранее верила в превосходство этой страны. Поскольку антагонизм между Россией и Японией вследствие ослабления положения Китая нарастал, легко проследить взаимосвязь между Японо-китайской и Русско-японской войнами. Более того, если бы Китай не ослаб, он мог бы противостоять экспансионистским амбициям России и Японии в регионе [Fujimura 1995: 269].

По мере нарастания напряженности США и другие иностранные державы стали подталкивать Китай к объявлению нейтралитета, поскольку вмешательство Китая с учетом условий англояпонского и франко-русского союзов могло привести к распространению войны на другие страны. Войну необходимо было локализовать в Маньчжурии, и правительство в Пекине было вынуждено согласиться с условиями Вашингтона и других западных столиц. Министр Японии в Китае Утида Косай (1865–1936) также советовал правительству Китая сохранять нейтралитет:

Необходимо отметить, что сам по себе нейтралитет накладывает на государство, декларирующее его, позитивные обязательства по соблюдению нейтралитета как самим государством, так и воюющими сторонами; следовательно, Китаю следует предпринять все необходимые меры для отражения любых возможных попыток нарушения нейтралитета воюющими сторонами; Китаю следует не допустить, чтобы на его территории за исключением Маньчжурии проходили военные операции или использовались гавани для отхода, ремонта и снабжения кораблей воюющих сторон[160].

Хотя китайская интеллигенция могла бы рассматривать Японию как модель для развития своей страны, после начала войны многие официальные лица в Пекине не были уверены в том, что Япония может одержать верх над «русским медведем» в открытом конфликте. Следовательно, двор стремился избежать конфликта, в частности потому, что Китай был неспособен удержать воюющие державы от столкновения в Маньчжурии. Любые союзы казались опасными, поэтому Китай принял «совет» Запада и провозгласил нейтралитет, по крайней мере в большей части страны. Таким образом, целью Китая было невмешательство и сохранение независимости и суверенитета страны. Для удержания превосходства в Маньчжурии ему была невыгодна как победа России, так и победа Японии, поскольку в обоих случаях Китай мог потерять территориальную целостность.

Когда стало ясно, что в войне победит Япония, ее победы в сражениях стали воспринимать как победы всей «желтой расы». В противовес европейской идее «желтой опасности»[161], Китай был склонен оценивать военные успехи Японии как шанс «желтой солидарности» против гнета западных держав в Азии. Развитие революционных настроений в России, которые будут подробно рассмотрены ниже, воспринималось не только как признак скорой смерти русского царизма, но и как предостережение о неполноценности русской политической системы, которая стала казаться архаичнее и неадекватнее, чем когда-либо. Все больше и больше китайских граждан хотели выбрать правящую династию, поскольку им казалось, что правительство Китая уступает японскому правительству и его успехам. Некоторые китайские студенты путешествовали в Японию в поисках вдохновения, поскольку островное государство «превратилось в ролевую модель для достижения успеха в современном мире» [Muller 2013: 12]. В то время как победами японских солдат восхищались, причисляя их к азиатским победам в целом, Россия стала символом поражения, отсталости и коррупции; по этой причине правительство Китая воспринималось как ее «зеркальное отражение». Радикально настроенные представители интеллигенции и бывшие студенты, жившие в Японии, планировали антирусские кампании и критиковали нейтралитет Китая по отношению к Российской империи. В газете «Эши цзинвэнь» («Тревожные вести из России»), которую начали издавать в феврале 1904 года, призывали к интервенции во имя китайцев, погибших на войне в Маньчжурии[162]. Русскую армию обвиняли в жестокости к мирному населению региона, а издатели газеты требовали от пекинского правительства активной интервенции. Более того, в газете подвергали критике народ Китая, который полагался на слабое и коррумпированное правительство, вместо того чтобы действовать в своих интересах.

Лян Кичао (1873–1929), живший в изгнании в Японии после ста дней неудавшихся реформ в 1898 году, издавал журнал «Синь-минь цунбао» («Журнал новой нации»). Поскольку он выходил в Японии, издатель опирался на японские информационные доклады, тем самым обнажая настоящие мотивы Японии в развязывании войны. В его статьях подчеркивалось, что Японская империя действовала не из солидарности с народом Китая или Китайской империей, а с целью распространения влияния на Корею и Маньчжурию, которая стала символом войны в 1895 году. Журнал предупреждал читателей, что Япония просто займет место России и станет экспансионистской державой, если достигнет своих военных целей, но Лян тем не менее относился к Японии благосклонно; поскольку у двух стран было общее традиционное культурное наследие, он верил в возможность их сотрудничества. Также многие в Китае читали другое издание: ежемесячный журнал «Дунфан цзачжи» («Восточный журнал») – в нем печатали самые разные материалы с более широким взглядом на события. Сначала в статьях этого журнала предостерегали от симпатии