– Застава! Ра-а-авняйсь! Смир-рно! Слушай боевой расчет!..

– Товарищи пограничники, обстановка на нашем участке сложная. С одной стороны, мы с вами освободили из плена бандитов уцелевших парней с девятой заставы, захватили и вывезли склад НЗ и АТВ. Пополнили запасы солярки и обзавелись техникой. Это наш плюс. С другой стороны и по словам пленного, мы разворошили осиное гнездо, и против нас теперь слева есть противник с максимальной численностью до двухсот бойцов и БТР. – После упоминания о двухстах басмачах по строю прошла тревожная волна озабоченности. Обкатку БТР и танками проходили все. Что творит КПВТ своими пулями, солдаты видели воочию на показных стрельбах. Пришлось успокоить народ. – Из этих двухсот только сто являются активными штыками. Но и этой сотни нам с лихвой хватит, если они организованно полезут на нас. О том, что у нас за сосед сверху, вы, наверное, уже наслышаны. Но мы не можем двинуться на Кушак, имея в тылу такую угрозу. Поэтому считаю необходимым совершить вылазку в направлении поселка Арчабиль с целью – уничтожить или захватить БТР, разгромить склады вооружения в местном УВД и по возможности уничтожить главаря бандформирования. Исходя из того, что было сказано – приказываю: первое… Второе… Третье… Ответственные… О готовности доложить к двадцати двум часам. Командиры отделений, старшина, каптер и водители на месте. Остальные, вольно! Разойдись и на ужин шагом марш! – Солдаты, озабоченно переговариваясь, двинули на ужин. Водителей, к моему удивлению, осталось больше, чем машин. Оказывается, корочки у всех есть, а водить нечего. Самый маленький и подвижный из освобожденных тянет вверх правую руку, отпустив при этом ремень автомата.

– Разрешите, товарищ лейтенант? – с легким акцентом выговаривает он по-русски. Я вопросительно поднимаю брови. Сержанты (Боря и Карманов-эсэсовец), каптер и старшина с интересом оглядываются на невысокого смуглого коротышку, стоящего среди шести водителей. – Рядовой Пирмухаммедов Ибрагим, – серьезно представляется он и опускает руку на ремень автомата. – Закончил учебку на «отлично», по специальности механик-водитель БТР. Вторая классность. Стаж вождения три года.

– Это как? – Чудны дела твои, господи. Его в восемнадцать лет призвали, а водительский стаж – три года. Врет, что ли? Но старший прапорщик Грязнов серьезно кивает головой с другой оконечности короткого строя, подтверждая услышанное всеми.

– Он с пятнадцати лет на тракторе у себя дома работал. Потом на машину пересел. А в селе не права для вождения нужны, а умение обращаться с техникой. Особенно, если страда на носу. Так что есть у него три года стажа. А как учебку закончил, так его к нам на «именную» и прислали. Хотели БТР пригнать, вот его и откомандировали заранее, чтоб обтерся. А у нас тут вон что произошло. А Ибрагим водитель от бога, если не врет, – пояснил старшина. Пирмухаммедов улыбался, слушая прапорщика, и радостно кивал головой с низа своего роста. – Не терпится ему покататься. А тут вы про БТР бандитский вспомнили… Вот он и пришел место механика забить, пока кого-то другого на машину не посадили. Которой нет, – усмехнулся Виктор Иванович.

– А на «КамАЗе» кто шоферит? – интересуюсь я не без оснований.

– Так он и крутит баранку! – скептически улыбается прапорщик. Вид маленького смуглого солдатика и огромный «КамАЗ» как-то плохо складываются в моей голове.

– Тащ лейтенант! Вы меня только доведите до бэтээра, я его без ключа заведу. Меня на учебке вместо инструктора в него сажали на вождении, – переживает Ибрагим, нисколько при этом не сомневаясь, что молодой лейтенант захватит бронетранспортер в два счета, на три-четыре! И делит боевую машину на себя, как будто она у нас за шлагбаумом стоит. А остальные водилы с ним конкурируют за место главного военного «руля» и «бампера» с «карданом». Мне бы его уверенность. Но приятно, однако, когда верят в тебя солдатики. Значит, кроме как матом на них орать, драть за форму одежды и заставлять порядок наводить, чего-то я делать научился.

– Хорошо, Ибрагим Пирмухаммедов, рядовой! Пойдешь со мной в первой тройке. Иди готовься. Стой! – спохватываюсь я, – а с КПВТ работать умеешь?

– Так точно! Стрелял, и не раз! – На стрельбище небось. – Все, иди! – Пирмухаммедов вприпрыжку уносится в столовую. Как мало пацану для счастья надо. Как будто я ему на велосипеде пообещал дать покататься. Спешит поделиться радостью обещанного счастья с остальными. Бежит совсем как школьник, на которого надели кучу амуниции большие дяди, чтоб поиграть в войну. Хотя Наполеон тоже не блистал высоким ростом, Чингисхан, Владимир Ильич Ленин опять же не богатыри, Гитлер, чтоб он еще раз десять сдох. Японцы, они все низкорослые, а вон как экономику подняли. До самой Фокусимы добрались! Никто не смог, кроме нас и японцев, атомную станцию взорвать. Никто, кроме нас. Правда, у них там цунами и землятрясение было. А нам даже и они не понадобились. Америкосы, они тоже пытались, но куда им до наших масштабов. Маленькие – они все настырные. Ибрагиму скажи, так он сам БТР угонять пойдет. И угонит же! Если не попадется.

Что за люди мне попались? Господи, хоть бы без потерь обойтись. Как говорил наш тактик на занятиях в поле: «Потери бывают лишь у того, у кого обстановка выходит из-под контроля, и связи нет, отходить некуда и боеприпасы закончились после полудня в пустыне», – а потом рассказывал, как он в Мозамбике чуть не помер, когда помогал создавать им регулярную армию. Заодно и про нашу систему выразился, которая их, спецов, сначала агитировала на иностранные заработки, а потом бросила его умирать от малярии в Африке. Если бы не наша любовь к спиртному, не жить бы ему. А так повезло мужику, что ящик настоящего коньяка у него под кроватью стоял. И купил он себе за ящик благородного напитка жизнь. Согласитесь – хорошее соотношение цены и объема выторгованного у провидения товара.

А просто все было. Температура за сорок, приступы все учащаются, лекарств нет. Не производят в СССР такое лекарство. Оно только у империалистов есть, а к ним хода нет – «война-с». Туточки доктор к нему пришел, болгарин по национальности. Просто пришел, морально поддержать перед смертью. Честно все подполковнику сказал. Что жить ему сутки, от силы двое, так как сгорит он от лихорадки малярийной. Посетовал, что посылают таких хороших военных в Африку, а лекарства пожалели для них прикупить у вероятного противника. Уж уходить собрался, семье помочь обещал после смерти нашего офицера. В дверях доктора наш преподаватель тогда и остановил.

– Слышь, Владко, – говорит, – раз уж помирать, так не пропадать же добру. Возьми ящик коньяка из-под кровати себе. Ведь кроме тебя никто меня проведать не пришел, ни коллеги инструкторы, ни дипломаты ответственные, ни консул, ни Родина привет не прислала с медпомощью. Заразиться боятся, гады. – Владко остолбенел – коньяк французский, больших денег стоит. Глянул на нашего подполковника, на ящик с бутылками у ног своих, на двери, за которыми жена инструктора за углом в комнате плачет, на мужика посмотрел на нашего, вернее на то, что от него осталось… И, видать, вспомнил, почему он русский язык как родной в школе учил. Как наши их Болгарию от турков спасали в девятнадцатом веке не жалея себя. Как перевал Шипкинский своими телами замерзшими усыпали рядами, но позицию не сдали.