«Не того» пакистанца поймали в двух километрах от ярмарки, но не спецслужбы, а добровольцы гнались за ним. Пока нас уверяли, что «угроза миновала», убийца сумел уйти.

Аксель

– Если бы между ярмаркой и дорогой поставили бетонные тумбы, а не эти хлипкие заграждения, грузовик бы не…

Если бы, если бы!

Я поехал туда. Я хотел быть со всеми.

Я повторял про себя как молитву:

«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе»[28].

Людмила

– Люся?

– Да?

– Почему ты так долго молчишь?

– Размышляю, как мне тебя на улицу выковырять.

– Никак.

– В кафе посидим, пирожное съедим.

– Не хочу.

– На Рождественскую ярмарку заглянем, на карусели покатаешься.

– Не хочу.

Правильно, мы теперь туда ни ногой, в отличие от мужественных берлинцев, решивших не поддаваться страху. Город не затих, не опустел, на улицах, кажется, ещё больше народа.

– Так и быть, на детскую площадку пойдём.

– Не хочу.

– А чего же ты, дорогой мой друг, хочешь?

– С тобой дома играть.

– А если мы поиграем на большой-большой детской площадке и Машу позовём?

– Хорошо. Только я сам позвоню.

Я передала ему трубку.

Мы встретились с Машей и Настей на перекрёстке «Кайзерайхе», у «Дуба кайзера», который был когда-то посажен в его честь.

И там же увидели Галину и Петера, остановились поговорить. Петер не одобрял Настину поездку в Турцию, как это всё-таки опасно. И посла нашего позавчера убили.

Настя возразила:

– А на ярмарку пойти в Берлине, – спросила Настя, – неопасно?

Петер не нашёл, что ответить.

Я начала про меры безопасности – рамы, тумбы, Петер сказал:

– Нет денег.

– Мы видим, – продолжала я, – это вторая Ницца, а министр внутренних дел лепит про аварию, что пока ничего неясно, панику вызывать не хотел, про Мергерет Тэтчер вспомнил, она, мол, считала, что не нужно расстраивать население.

– Да, это правильно, – сказал Петер, – не надо паниковать.

Он отошёл купить газету, а Галина выдала:

– То-то их население не знало, что творится в концлагерях, не хотели население беспокоить!

Я невольно на детей посмотрела, не хотелось нашим почемучкам после всё разъяснять. Но они были заняты своей мирной беседой.

Митя лепил про то, что он зарабатывает деньги в интернете. (Практичный товарищ. По следам папы пойдёт, Антон – компьютерщик). Маша делилась своими достижениями:

– А я хожу в танцевальную школу. У меня-то был экзамен. У меня есть медаль.

Митя был восхищён:

– Давай поженимся.

Маша зарделась:

– Давай.

Мы свадьбу сыграли. В песочнице. Митя включил музыку в моём телефоне, пригласил Машу и повёл её, как взрослый, в танце. Мы их поздравляли.

Они забрались в домик, где будут вместе жить, стали устраиваться.

Настя показала мне в телефоне свою новую карикатуру. Меркель, в костюме крестоносца, неслась на коне к пропасти. Внизу стоял, задумавшись, Путин, рядом со спящим медведем, которого, как советовал Бисмарк, лучше не будить.

Дети узнали и Путина, и Меркель, очень, ха-ха, получилось похоже.

Я очень смеялась… сквозь слёзы.

Настя… ну как это у неё получается? Как бы ни было тяжело, какая-то часть её всё равно остаётся радостной, а когда чувства в карикатуру выплёскиваются, возвращается оптимизм, пусть и беспочвенный, но как сказал Бернард Шоу:

У оптимистов сбываются мечты,

У пессимистов – кошмары.

Аксель

Я пошёл к сестре. Её подруга Бербель не пострадала на ярмарке, у неё лоток в торговом ряду, она продаёт свои авторские украшения из войлока, у неё тяжёлый характер и на всё своя точка зрения. Полиция ни к чёрту не годится, правительство боится, что поднимется новая волна против мигрантов, а Меркель наивная.

– Наивная?! – вскинулась сестра, она её ни на дух не выносит. – Расчётливая и… – она сбавила обороты. – Тогда понимаю, почему мы за свою Маму цепляемся. Доверчивые! Поверили в её женские качества.

– Да, нельзя сбрасывать со счетов влияние личности на ход истории. Нами правят не партии, не кланы, а какие-то личности.

– В том-то и дело, что какие-то. Если бы Личности правили, не дожили бы мы до такого.

Я их слова не воспринимал. Не представлял, что чувствует человек, избежавший смерти. Я глубоко уважал Бербель за силу характера, не знаю, что было бы со мной, окажись я на её месте. Грузовик-фура с полуприцепом въезжает на Брайтшайдплатц, пробивает торговый ряд, давит людей. Паника, кровь, покалеченные, умирающие, мёртвые.

Благодаря таким, как несгибаемая Бербель, Берлин не даст себя запугать.

Беда сплачивает.

Ярмарка снова открыта, на месте Беды цветы и свечи. Люди идут и идут.

– …упустили террориста, а нас кормят уверениями, полиция вышла на подозреваемого! – Бербель, крупная, решительная, неуступчивая, была ярой поборницей справедливости, в конце 60-х (1968) участвовала в протести ом движении и не раз сталкивалась с полицией.

Своё отношение к ней она не переменила.

– …сокращают социальные выплаты, оболванивают народ! И те же цели сейчас преследует Евросоюз своей диктатурой.

– Это неслыханно! – вскричала сестра. – «Диктатура ЕС»!

– Да, – подтвердила Бербель, – диктатура, но иначе и нельзя управлять таким огромным союзом.

Я вспомнил про «тройку», о которой думал, что это три лошади в одной упряжке. «Святая наивность», – сказала Людмила и объяснила мне значение слова. Я тогда был озадачен, почему в Евросоюзе «тройка». Не знали про «тройку» Сталина?

– Народ – глуп, – сказала Бербель. – Нуждается в своей Мамочке.

– Мы с тобой, – напомнила сестра, – по многим пунктам сходимся, кроме этого – народ не глуп. Народ – это история, культура…

Бербель кивнула:

– Да-да, мы договорились различать два понятия: «народ» и «масса». И народная масса – консервативна. За левых голосовать не станет.

– Я буду голосовать за левых, – пообещала сестра.

– Ничего другого не остаётся.

А я останусь верен социал-демократам. Один раз, правда, я голосовал за либералов[29]. Но они себя дискредитировали. Поэтому у них больше нет власти.

Обама был последним. Демократ – по принадлежности к партии. А по всем приметам – либерал. Излишняя терпимость, снисходительность, вредное попустительство, мягкотелость, половинчатость, беспринципность. Полный набор.

Пока мы с сестрой готовили кофе, Бербель говорила про захватническую политику Америки. Мы отмалчивались (помня об «изюмных бомбардировщиках» и пакетиках со сладостями на парашютиках). Германия должна перестать идти у неё на поводу. Блок должен создаваться сильный: Евросоюз, Россия и Китай.

– Но мы