– Мсье, вы просто…

– Это будет справедливо, – перебил он. – Тем более что человеку моего положения редко приходится слышать свое имя. Только титул. Пусть у нас все будет по-другому. Мы никому не скажем.

– Я знаю, что мне придется пожалеть об этом, но… Рафаэль схватил ее руки в перчатках, отчего по ним пробежал огонь.

– Спасибо, Джулия.

И его зеленые глаза обдали ее жаром.

– Пожалуйста. – Она прикусила нижнюю губу и улыбнулась. – Рафаэль.

Это имя шло ему, оно вызывало подсознательные ассоциации с трепетным гением художника Возрождения. Рафаэль – прекрасное имя.

Джулия спохватилась:

– Мне нужно посмотреть, как там Мария. Если ее не остановить, она объестся до дурноты.

– Пусть наслаждается. У детей так мало радостей. Джулия почувствовала, что он говорит серьезно. Это ее удивило.

– Вы считаете, что это так?

– Конечно, – туманно ответил он. Она наклонила голову.

– Я иногда спрашиваю себя, каким было ваше прошлое. Каким вы были в детстве. У вас часто бывает такой несчастный вид.

– Когда я с вами, у меня всегда прекрасное настроение, – улыбнулся он, но эта улыбка не могла обмануть Джулию.

– Это потому что вы были одиноки? – спросила она.

Вопрос Джулии подействовал на Рафаэля странным образом. Он вдруг увидел себя маленьким, играющим в красный мяч в каком-то просторном помещении. Прислонившись к стене, расставив ноги, он бросал мяч в противоположную стену. Бросал и ловил. Бросал и ловил.

Потом, вспомнил он, дверь отворилась. На этих стенах не было обоев. Побелка была неровная, поверхность поцарапанная. Флигель для прислуги?

Бросал и ловил.

Воспоминания разворачивались. Тот, кто появился в дверях, был его отцом. Лицо его было красным – этот оттенок Рафаэль привык видеть на классическом лице Марке, когда тот смотрел на своего… сына, – рот был искривлен гневом.

«Что ты делаешь, маленький ублюдок?»

Рафаэль уже слышал это слово, но в то время оно означало для него всего лишь сердитое ругательство.

Бросал и ловил.

Подошла Клотильда и остановилась позади него, ее прелести были в полном цвету и выставлены для обозрения. На ней была тонкая длинная сорочка, доходившая до мясистых белых ляжек. Рафаэль посмотрел на нее, его глаза задержались на больших коричневатых кругах ее сосков, видимых сквозь тонкий батист. Ее волосы были спутаны, губы распухли. Марке завязывал галстук, его движения были резкими и сердитыми, когда он смотрел на сына.

Рафаэль знал, что мама плакала, когда его отец приходил сюда. Почему он делал это так часто, так открыто, если это так огорчало Виолетту и приводило к постоянным ужасным ссорам? Рафаэль ненавидел отца.

Рафаэль любил отца. И это было гораздо хуже.

Бросал и ловил.

Что же касается отцовского вопроса, то мальчик не знал, почему он был там. И теперь, взрослым мужчиной, вспомнив эту сцену, он все равно не знал этого. Полная путаница.

Вскоре после этого отец навсегда уехал из замка. Пышно-телая Клотильда уехала вместе с ним. Некоторое время она оставалась его любовницей, а потом он ее бросил. Рафаэль как-то раз, много лет спустя, видел ее пьяной, опустившейся – суровая жизнь почти уничтожила ее былую красоту.

– Да, наверное, я был одинок. – Рафаэль постарался, чтобы это не прозвучало так жалобно, как могло бы.

– Это грусть, которая никогда не пройдет, – сказала Джулия с таким видом, словно что-то знала о подобных вещах. – Родители иногда… разочаровывают.

Глаза его сузились. Демоны просыпались, покусывая нежные места внутри его, но он еще мог сосредоточиться на тех интересных сообщениях, которые слышал.

– Отказываюсь верить, что у ваших родителей есть какие-либо недостатки.

– Вот как? – Джулия отвела глаза, стараясь сохранять равнодушный вид.

Рафаэль сглотнул, сокрушив пробуждающихся демонов и призвав их к подчинению. Он преследовал эту девушку с определенной целью и рассердился на нее за то, что она отвлекала его от этой цели. Он стремился пробудить эмоции, но только не свои.

– А как поживает леди Кэтрин? – сменила тему Джулия. Рафаэль снова включился в игру.

– Как мило с вашей стороны поинтересоваться этим. У Кэтрин неприятности. И меня это очень беспокоит.

– Похвально, что вы так внимательны.

– Я делаю это ради моего друга, брата этой леди, чья семья страшно встревожена тем, что происходит. Это славные люди, а я… Ну, скажем, я больше всех виноват в этом.

– Почему вы обвиняете себя?

– Потому что я такой, какой есть. Моя репутация вполне заслужена, Джулия. Если кто-то другой совершает такие же ошибки, которые совершил я, как могу я не чувствовать, что мой долг – вмешаться?

Девушка заморгала. Он удивил ее этими словами, и это обрадовало Рафаэля.

Хорошо было снова овладеть собой.

Ее лицо, такое открытое и выразительное, такое красивое, было обращено к нему. И он продолжал:

– Иногда мне кажется, что мне еще нужно многое наверстать. Помочь Кэтрин… это своего рода расплата.

– Вы говорите совсем не как негодяй, каким вы любите себя изображать, мсье виконт… – Джулия помолчала, потом улыбнулась. – То есть Рафаэль.

– Благодарю вас, – сказал он, обрадованный тем, что она назвала его по имени, и добавил: – Может быть, я не такой. Может быть, в тот вечер на балу у Суффолка доброта женщины, которая даже не была знакома со мной, заставила меня о чем-то задуматься.

Рафаэль напряженно наблюдал за ней. Многому ли она поверит из всего, что он наговорил?

Джулия смотрела на него своими светлыми глазами, маняще сияющими. Четко очерченные брови образовали над ними изящные полукружия. Господи! Как ему хочется поцеловать ее…

Предостерегающий голос велел ему остановиться. Это неправильно. Слишком рано. Она ускользнет, и он утратит почву под ногами. Но все же он наклонился к ней, опустив голову. Ее ресницы взлетели вверх. Она не отстранилась. Она ждала.

Мария воскликнула:

– Джулия! Рафаэль! Где вы? Я вижу на улице маму. Она нас ищет.

Джулия окаменела, на мгновение застыв в его руках. Сейчас он ее потеряет, упустит возможность. И Рафаэль сделал то, что было неожиданным для них обоих.

Он коснулся языком мягких, податливых губ Джулии, которые она протянула к нему. Быстро, осторожно он провел языком по очертаниям ее верхней губы, наслаждаясь этим легчайшим ощущением.

– Она, кажется, сердится. – На этот раз голос Марии звучал уже нетерпеливо. – Ой, правда.