Проблема в том, что они поверили каждому его слову. И невозможно их переубедить.

После долгого молчания Фердинанд добавил, что они скорее умрут, чем позволят разлучить их, это и к гадалке не ходи. Ги был с ним согласен.

Чтобы просветить Марселину, которая едва их знала, они вкратце рассказали суть дела. Сестры Люмьер на самом деле не были сестрами. У них одна фамилия только потому, что Гортензия была замужем за братом Симоны. Это случилось в самом начале войны. Они встретились, влюбились и сумели уговорить мэра деревни поженить их буквально через несколько дней. К несчастью, наутро после свадьбы, возвращаясь в полк, бедный Октав подорвался на мине. Его родители умерли с горя, и Гортензия осталась одна с Симоной, ее золовкой, которой тогда было всего лет пятнадцать-шестнадцать. А ей самой было двадцать три. И с тех пор они не расставались. Открыли магазин электротоваров, который назвали «Электротовары сестер Люмьер». С такой фамилией это было почти неизбежно. Помимо классического набора – провода, розетки, выключатели и прочее, – они придумали товар собственного изготовления: прикроватные лампы и ночники. Симона рисовала модели, Гортензия их мастерила. Габи больше всего нравились карусели, которые крутились от тепла лампочки с нитью накаливания. Очень поэтично. Иногда она ходила к сестрам, просто чтобы посмотреть, как крутятся карусели. В прошлом году они закрыли магазин. Скоро семьдесят лет, как они живут вместе. Платиновая свадьба, сказала Марселина под сильным впечатлением от рассказа.

Пошел дождь, и они бегом вернулись в дом. Фердинанд подкинул поленьев в очаг, Ги помыл чашки в раковине, Марселина поставила замачиваться фасоль для завтрашнего обеда. А потом… они попытались представить себе, смогут ли они приспособиться, если их станет пятеро. Прошлись по дому и решили, что места еще много. В сущности, ничто не мешало. Остановились у лестницы – им еще нужно было договорить. А вдруг сестер будет трудно убедить? В конце концов, они же не как мы. И старее, и соображают медленней. Гортензии девяносто пять, Симоне восемьдесят восемь, так? Да они нам всем в матери годятся! Вот смех-то… И наверняка очень привязаны к своему дому, ведь сколько в нем прожили. Да, с этим будут проблемы. Как бы то ни было, нельзя же оставить их в таком положении, это было бы… неоказание помощи находящимся в опасности! Да-да, именно так. Просто надо постараться их уговорить, и всё.

Фердинанд чувствовал, что промается всю ночь, будет подбирать нужные слова, подыскивать весомые доводы. Марселина и Ги положились на него. Им-то хорошо: они не сомневались в его способностях.

Пожелав друг другу спокойной ночи, Марселина и Фердинанд отправились каждый в свою комнату, а Ги натянул пальто. Перед тем как выйти, он вытащил из печки несколько поленьев и положил их в ведро. Берта, как каждый вечер, отправилась с ним. Зайдя в мастерскую, они одновременно поежились: термометр показывал всего четыре градуса. Он положил поленья на жаровню, придвинул ее как можно ближе к верстаку. Берта свернулась в клубок на куче джутовых мешков рядом с ним, и Ги приступил к работе. До конца недели ему надо привести в порядок два велосипеда. Впереди несколько ночей работы. Как раз то напряжение, которое ему требуется, чтобы встряхнуться.

Лежа в постели, Фердинанд разглядывает потолок, пока малыш Шамало сопит ему в ухо. Но сейчас это не помогает заснуть: он думает о завтрашнем дне.

Что он сможет сказать им? Какими словами? А главное – как? Ему, бедняге, здорово не по себе.

Фердинанда поразила та скорость, с какой все произошло. Едва он выговорил пару фраз, как Симона встала, ухватила Гортензию за рукав и потянула в соседнюю комнату. Он слышал, как они перешептывались; не прошло и минуты, они вернулись, слегка дрожащие и с затуманенными глазами, по очереди обняли его. Племянник приходил накануне, после того как Фердинанд с детьми ушли, и нагнал на них страху. Они провели жуткую ночь. Сначала они оплакивали двух попугайчиков, которых обнаружили мертвыми на дне клетки, четырьмя лапами кверху, животики вздуты – совершенно необъяснимая смерть, – а потом подробно планировали свой уход, окончательный, с должной дозой снотворного на каждой из двух прикроватных тумбочек. По порядку: сначала они посвятят день генеральной уборке, желая оставить дом в идеальном состоянии. Чтоб никто потом не мог сказать, что они были неряхами. Только не это! Никогда в жизни. В конце дня они думали составить записку, адресованную тем, кого заинтересуют причины их поступка. И еще они выбрали меню для ужина. Закуску, главное блюдо и десерт: только выпечка! Кофейные эклеры, воздушные пирожные с цукатами, пропитанные киршем, и ромовая баба. Диабет и прочая холестериновая пакость могут катиться к черту, сегодня они ни в чем не будут себе отказывать! И только после этого они отправятся в кровать – где-то в половине девятого, если только по телевизору не будет хорошего кино или интересного документального фильма, – скажут друг другу «бай-бай» и что-то вроде: Если повезет и кто-то наверху здорово прошляпит и не туда переведет стрелки, то можем встретиться и в раю, дорогая, – просто чтобы посмеяться вместе в последний раз, и час спустя все, наверное, будет кончено. Предложение Фердинанда появилось, как… спасательный круг, как оазис в пустыне, как свет в конце туннеля. В любом случае – отсрочка. Они сказали «да».

Для начала он отвез их на ферму. Когда они приехали, дождь лил как из ведра. Но их завивка не пострадала, потому что Марселина и Ги ждали их снаружи с зонтами, чтобы проводить в дом. Едва устроившись у печки, Гортензия задремала. Все эти перемены в их размеренной жизни, накопившаяся усталость и переживания совершенно ее измотали. Она начала клевать носом еще за чашкой кофе. Симона пожала плечами, сказав, что не стоит обращать внимание, такое с ней часто бывает, но быстро проходит. И действительно, спустя четверть часа она проснулась, подскочив. Оглядевшись вокруг, улыбаясь и кивая в знак одобрения, она наклонилась к Симоне и шепотом – но достаточно громким, чтобы все могли слышать, – заметила, что эти молодые люди очень симпатичные и на удивление вежливые, она не может этого не отметить. Симона возвела глаза к небу и раздраженно посоветовала ей не говорить глупости. А Гортензия проворчала, что было бы просто замечательно, если бы в один прекрасный день Симона признала, что тоже бывает неправа. Черт побери, Симона! Среди сегодняшних молодых попадаются вполне приличные, неужели так трудно это понять!

Прошло, наверное, лет двадцать с тех пор, как они приезжали на ферму в гости к родителям Фердинанда, и теперь не узнавали обстановку.

Обойдя дом, они выбрали две маленькие смежные комнаты на первом этаже: так было удобнее Гортензии, которая больше не могла подниматься по лестницам, слишком уж болели колени, в иные дни она даже со своего кресла-каталки не могла подняться. В одной из комнат они устроят спальню, в другой – маленькую гостиную, где смогут оставаться одни, если что. Фердинанд, Ги и Марселина рассудили, что они правы. Разумная предосторожность.

Теперь следовало заняться переездом. Сестры отправились вперед с Фердинандом собрать сумки и коробки. Ги подсоединил к трактору прицеп, а Марселина уселась рядом на крыло. Ей было и непривычно, и неудобно. От рокота мотора, знобкого холода металлического сиденья, жесткой тряски и запаха дизельного топлива ее очень быстро замутило. За всю поездку они не обменялись ни единым словом. Оба были сосредоточены: она – на том, чтобы сдержать тошноту, он – смакуя каждое ощущение, которое так или иначе будило в нем яркое воспоминание.