Но один фактор отличал Брайтон от аналогичных районов Верхнего Бронкса или Нью-Джерси. Океан. Когда после изнуряющего рабочего дня в такси или на швейной фабрике в душном и громыхающем монстре – Манхэттене – вы приезжаете на Брайтон и выходите на конечной станции из вонючего вагона, соленый океанский бриз освежает вам легкие, а тишина лечит душу, и если закрыть глаза, то кажется, что вы снова дома, на Черном море, в Одессе. Можно, как на знаменитом одесском бульваре, спокойно посидеть у океана на скамейке широкого деревянного бордвока, можно встретить тут друзей, поговорить «за жизнь» и «восьмую программу» для родителей и можно прогулять детей «на чистом воздухе». Конечно, для американцев, которые не имеют этой русско-еврейской манеры в любую погоду часами выгуливать детей, или для москвичей, которые с детства привыкли к запаху бензина и не могут спать без гудков машин за окном, в этом «брайтонском факторе» не было ничего соблазнительного. Поэтому эмигранты москвичи и ленинградцы селились в квинсовском Джексон-Хайте и в манхэттенском Вашингтон-Хайте. Но когда в 1978–1979 годах эмиграция из СССР достигла своего пика – 50 тысяч человек в год, то оказалось, что 60 процентов этих эмигрантов – одесситы. Одесситы, для которых брайтонский фактор перевешивал все остальные неудобства. Теснота и вонь в сабвее? Ладно, вы не ездили в советских автобусах и трамваях! Поезжайте в СССР, понюхайте! Запущенные, грязные квартиры, обвалившиеся потолки и стены? А у вас есть руки? Хулиганы, наркоманы и грабители на темных улицах? А вы знаете такое выражение – «Одесса-мама»? Не знаете? Это значит, что, когда ваши американские грабители учились держать пипку в руках, чтобы попасть струйкой в унитаз, наши уже соплей попадали милиционеру в затылок…

Короче говоря, к 1982–1983 годам, когда агенту ФБР Вильяму Мошелло и полицейскому детективу Питеру Гриненко было поручено выявить русскую мафию, в районе Большого Брайтона жили уже около 40 тысяч советских эмигрантов. Подавляющее их большинство, 99, если не больше, процентов, мало чем отличались от всех прочих эмигрантов, которые построили эту страну, – они вкалывали с утра до ночи за 4, 3 и даже за 2 доллара в час, они учили английский язык в сабвее по дороге на работу и стоя спали от усталости в тех же вагонах, когда возвращались с работы домой. Пишущий эти строки – в прошлом сценарист и автор семи художественных фильмов – красил в Манхэттене офисы за 5 долларов в час. А одесситы очистили Брайтон от пришлых хулиганов и наркоманов, открыли там свои рестораны «Одесса», «Приморский» и «Садко», продовольственные магазины «Националь» и «Белая акация» и даже русский книжный магазин «Черное море», где, кроме книг, продавались не одна, а сразу три русские газеты – «Новое русское слово», «Новый американец» и «Новости»! А в интервью, которое Эдвард Коч дал в то время автору этих строк по случаю открытия русской радиостанции в Нью-Йорке, знаменитый мэр сказал не без патетики: «Русские эмигранты своей энергией и умом продвигают нашу страну по пути прогресса, украшают ее и наш город. Я польщен, что вы здесь, друзья!»

А еще больше были польщены брайтонские домовладельцы, которые по случаю русского бума каждый год чуть ли не удваивали плату за квартиры. И русские платили: тот, кто много и упорно работает, тот – в Америке – рано или поздно начинает неплохо зарабатывать.

Но там, где люди делают деньги, всегда найдется кто-то, кто хочет эти деньги отнять. Эта банальная истина проверена поколениями эмигрантов и всеми нью-йоркскими комьюнити – итальянской, испанской, корейской, вьетнамской и т. д.

Не избежала этой участи и «Маленькая Россия» на Брайтон-Бич.

– Нет! Я не знаю этих людей! – сказала, поглядев на фотографии цыган, пышная, как гамбургер, госпожа Люся Хавкер, хозяйка магазина «Антик», забитого мебелью из красного дерева, итальянскими инкрустированными столиками на колесиках, серебряной посудой, русскими самоварами, иконами, фарфором и хрусталем.

– Никогда их не видела? – спросил Билл.

– Нет. Никогда!

– Хорошо. Спасибо. Если вспомнишь, позвони нам, – сказал ей Питер по-русски, оставил свою визитную карточку и, направляясь к выходу по узкому проходу меж мебелью, добавил для Билла по-английски: – Врет, сука. Я носом чую тут запах краденых вещей!

Они вышли на Брайтон-Бич-авеню. Здесь, в десяти шагах от Атлантического океана, было градусов на десять прохладней, чем в душном Манхэттене. Золотое сентябрьское солнце медленно стекало в U-образные просветы меж домов. И то ли по случаю такой замечательной погоды, то ли по поводу того, что сегодня была пятница и приближался конец рабочего дня, Брайтон был полон людьми, как Пятая авеню в обеденный перерыв. Правда, выглядели эти люди не так стильно, как посетители магазинов «Сакс» и «Лорд энд Тейлор», но зато они не спешили куда-то с такой безумной скоростью, с какой вечно спешат пешеходы на Пятой. Нет, здесь, под навесным путепроводом сабвея, публика двигалась вдоль тротуара не спеша, женщины демонстрировали друг другу свои пышные формы и ювелирные украшения, притормаживали у открытых овощных киосков, придирчиво выбирали помидоры, персики, виноград и прочие фрукты, ели сочные пирожки с капустой и вишнями у магазина «Белая акация», громко торговались по-русски с уличными продавцами джинсов и парфюмерии и снова двигались дальше – к следующим лоткам, стойкам и столам с обувью, пирогами, детской одеждой и книгами. Как по праздничному базару. В воздухе стоял разноголосый гомон, окрики: «Моня, куда ты пошел?!» – и хриплый голос знаменитого русского барда Владимира Высоцкого, кассетами и пластинками которого тоже торговали с открытых лотков. Потом, перекрывая все звуки, над землей прогрохотал поезд сабвея, но на этот грохот никто не обратил абсолютно никакого внимания, словно это был пустой звук комара, сдуваемый океанским бризом.

В окне магазина «Белая акация» Питер купил два огромных пирожка с капустой. Заодно он показал продавщице фото цыган и спросил у нее по-русски:

– Ты, случайно, не знаешь этих людей?

– А ты что – полицейский? – саркастически улыбнулась продавщица.

– Да. Хочешь проверить мои документы?

Продавщица несколько секунд смотрела ему в лицо, пытаясь понять, разыгрывают ее или нет, потом, глянув на фотографии, быстро сказала:

– Нет, не знаю.

– О’кей. Спасибо. Если вспомнишь – вот моя визитная карточка.

– Они никогда не скажут. Это же замкнутый мир, – сказал на ходу Билл.

– Ешь! – Питер дал ему один пирожок и салфетку.

– Что это?

– Pirog с капустой! Моя прабабушка пекла такие, когда мне было пять лет!

Он с наслаждением съел пирожок и зашел в ресторан «Волна». Билл следовал за ним.

– Мест нет! Все занято! – грубо остановил их в вестибюле огромный усатый и лысый грузин в фартуке и джинсах – не то вышибала, не то гардеробщик. За его спиной был виден длинный зал с пустыми столами. Официанты, сновавшие между кухней и залом, торопливо заполняли эти столы завернутыми в целлофан блюдами с салатами и батареями водочных, коньячных и винных бутылок. В глубине зала на небольшой сцене-помосте музыканты расставляли инструменты и натягивали крышу на стойки переносного шатра-хупы.