– Так насладимся же тем, что подарил нам сегодняшний день!

Влюбленные неторопливо брели по тропке и вышли на поляну, почти круглую и со всех сторон окруженную высокими деревьями.

– Как здесь хорошо… – вздохнула Наринэ. – Давай присядем, Хасан…

– Давай. Наринэ… – Хасан на минуту опустил глаза. – Ты разрешишь мне рисовать тебя?

– Разрешу, конечно… Но почему ты столь смущен?

– Я опасаюсь, что мои рисунки расстроят тебя. Ведь я все время боюсь, что изображения будут мертвыми, а люди, которых я попытаюсь изобразить, – уродцами…

Наринэ рассмеялась.

– Глупец… Ведь ты же прекрасный художник. И мне вовсе не нужны рассказы Мехмета, чтобы убедиться в этом. Я вижу, как ты рисуешь горы, вижу, какой любовью к миру дышит каждая линия твоих набросков. Мне приятно, более того, мне лестно твое предложение.

– Благодарю тебя, прекраснейшая из женщин. Тогда давай начнем прямо сейчас.

Девушка улыбнулась и приняла призывную, как ей показалось, позу.

– О нет, Наринэ, нет… Просто будь самой собой, думай о чем-то добром, прекрасном…

– Просто думать? А может быть, я расскажу тебе какую-нибудь сказку?

– Сказку?

– Ну конечно, сказку… Сказку о царевиче Рахмане и его поисках любви, например.

– Да будет так, рассказывай.

Наринэ на минуту умолкла, раздумывая, как лучше начать. Она была в этот миг столь прекрасна, что у Хасана захватило дух… «Как я мог, безмозглый червяк, даже пытаться сравнить ее с тем каменным чучелом?! Разве там, в душных стенах, живет красота? Красота здесь, в тени деревьев, в нежном румянце щек, в тяжелых косах, в теплом взгляде…»

– Так знай же, Хасан, что жил некогда в далекой стране царь. И было у него два сына…

– О-о-о, какое необыкновенное начало… – пробормотал Хасан.

Наринэ не обратила на его слова никакого внимания, и продолжила:

– Старшего, и это понятно, готовили к принятию звания наследника трона. А младшему, Рахману, была уготована участь его советника и первого мудреца при дворе брата. Ибо так сказали звезды и так хотел царь, отец братьев. Юноши росли именно так, как растут все царевичи. И вот наступил день, когда младший отправился в блистательную Басру, город мудрости и магии. И надобно сказать тебе, Хасан, что дома была у Рахмана возлюбленная, наложница гарема его отца. Которая стала настоящим другом юному царевичу. Он так верил ей, что думал, что все женщины мира столь же прекрасны и самоотверженны, как Джамиля, его наставница в любовной науке[4].

– Так ты говоришь, что царевич отправился в Басру?

– О да, он мечтал стать не только первым мудрецом, но и первым магом двора…

– Но почему туда? Почему не в Кордову? Почему не в Багдад – столицу всех знаний и наук?

– Рассказывают, что Рахман встретил на базаре факира, который раскрыл ему путь к истинному миру – такому, какой виден лишь магам и чародеям. И будто бы сам факир этот был родом из Басры, будто бы лишь там можно найти истинных магов.

– Ах, вот почему, – пробормотал Хасан. Стилос его уверенно скользил по листу. Иногда ему казалось, что вот еще миг – и на него с листа взглянут глаза столь же прекрасные, как глаза его Наринэ. Но через миг отчаяние брало верх, и он вновь видел перед собой лишь паутину тонких линий. Девушка же продолжала свой рассказ:

– Когда же попал Рахман в Басру, он понял, что факир не соврал. Ибо очень быстро изучил Рахман курс наук магических и перешел к курсу наук философских, пытаясь узнать, как и ты, мой любимый, что движет этим миром и всем, в нем живущим.

– Достойный юноша. Хотел бы я познакомиться с ним…

– О да, был Рахман юношей достойным и немного наивным. Ибо повстречалась на его пути девушка жадная, ищущая не любви и мужа, а лишь богатея, который мог бы содержать ее, и ничего, кроме недолгих ласк не желающая отдать взамен. Рахман же влюбился в нее, и потому разочарование было столь велико, что юный царевич навсегда разуверился в женщинах. Он решил, что ничего доброго, ничего хорошего не могут создать эти, как он говорил, презренные.

– Глупец…

– О нет, мой Хасан. Просто Рахман, как говорят, был человеком крайностей. Или любить – или ненавидеть. Он знал лишь две краски – белую и черную. И потому, разочаровавшись во всех женщинах, всех и презирал.

– Понятно, – кивнул Хасан. – А теперь посмотри влево, красавица… Так что было с этим упрямцем дальше?

– Зная, что отец его еще не стар и что не стары еще и советники отца, Рахман решил повидать мир. И, с позволения отца, стал толмачом при дворе магараджи Райпура, княжества, более всего известного своими магами и сказками. Служба юноши текла спокойно до того самого дня, когда начала покидать магараджу жизненная сила. На него наложили заклятие его враги, и вот уже магараджа из пышущего здоровьем мужчины стал превращаться в дряхлого слабого старика.

– О Аллах милосердный…

– О да. И тогда, как говорит легенда, четверо смельчаков отправились искать мага и лекаря, способного снять заклятие с их властелина. И царевич Рахман был среди них.

Хасан вполуха слушал Наринэ, более все же сосредоточившись на рисунке. Но слова о том, что лишь в Басре можно найти истинных магов, почему-то запали ему в душу.

– Рассказывают, – тем временем продолжала Наринэ, – что четверке спасителей удалось найти не просто мага, а самого повелителя всех магов, Нага, великого змея и мудреца. И будто бы он подсказал спасителям магараджи путь к лекарю, в далекие чинийские горы.

– О да, – согласился Хасан, – чинийские лекари знамениты на весь мир необыкновенными, но действенными снадобьями. И как, удалось ли найти снадобье от хвори магараджи?

– Не перебивай, глупенький. Это же сказка, а сказка всегда нетороплива и рассудительна. Долго шли к горам четверо посланников магараджи, пока не нашли чародея и лекаря. Он согласился составить зелье для магараджи, а колдовские умения Рахмана ему в этом помогли. И вот Рахман с друзьями отправился за травами. А вместе в ними в горы пошли лекарь и его юная племянница.

– Конечно, племянница… Как я мог подумать что-то иное…

– Ты опять перебиваешь меня, художник. А что, если я сейчас спрячусь в тень и ты более не увидишь меня?

– Ну, тогда я продолжу по памяти, – с улыбкой отвечал Хасан. Ибо видел уже, что рисунок ему удается, Что нежная улыбка любимой, ее прекрасное лицо и сильное тело навсегда остались на листе бумаги. Что Наринэ и ее портрет замечательно похожи.

«Аллах, какое счастье! Как я рад тому, что не побоялся в этот день взяться за рисование! Ведь я помню каждый поворот твоей головы, каждую твою улыбку…»