Бестактный вопрос, не чует ли он кожей радиацию, Пошта решил не задавать. В конце концов, листоноши спокойно обходились без защиты. Кто мешал военным добиться аналогичных результатов?

Паром причалил. Пошта замялся: оставлять Одина на берегу он не хотел. Конечно, конь не пропадет, но уж больно место недружелюбное.

– С животными к нам можно?

– С этим-то? С восьминогим шестичленом? Можно, конечно. У нас на кораблях своих зверушек хватает.

Когда паром отчалил, Пошта вышел на нос, стараясь не смотреть в воду – от колышащихся медуз его слегка мутило. Пришвартованные вдоль берега корабли давно уже не ходили в плаванье. Они были объединены в целый плавучий город.

Медленно ржавеющие громады крейсеров, небольшие, но боевого вида корабли, рядом навеки всплывшие подводные лодки были опутаны сложной системой переходов и лесенок. С палубы на палубу вели железные мостики, качались у бортов обычные весельные лодки. На кораблях сушили белье, что-то дымило, ходили люди. Пошта заметил, что самые большие суда (названий их он не знал) были выстроены кругом.

– Раньше большинство у Северного причала стояли, – сказал подошедший Зиняк. – И противолодочные, и десантные, и малые ракетные. А здесь – тральщики и подводные лодки. Но после Катаклизма капитан Воронин приказал всех собрать здесь. От бонового заграждения, конечно, давно ничего не осталось, но мы и так справились. И потом, от кого обороняться? Только от мутантов и бандитов, а они с суши лезут – в море соваться даже на лодках боятся. И правильно делают, к слову.

– Это сколько же здесь кораблей?

– Больше тридцати.

– Копать-колотить… А вы на берег совсем не сходите?

– А зачем? – удивился Зиняк. – У нас и так все хорошо.

Катер завернул к одному из кораблей и причалил. Моряки полезли вверх по скобам, Пошта остановил Зиняка:

– А коня мы как поднимем?

– Сейчас лебедкой сетку опустим и поднимем. Нам не впервой.

– Он вам эту сетку в лоскуты порвет.

Мичман шумно почесался. Вши у него, что ли?

– Ладно. Ефрейтор! К главному причалу давай!

Паром дал задний ход. Мимо ошалевшего от масштабов Пошты проплыл железный бок корабля. Вскоре они причалили к берегу.

* * *

Если с воды плавучий город казался просто огромным, изнутри он выглядел тесным. Ничего дальше метра от собственного носа не разглядеть: железо, на палубах – какие-то домики, хижины из строительного мусора, от военного порядка не осталось и следа. Гомон, стихийные базары, детский крик, под ногами путается домашняя живность – куры всякие двухголовые, что-то мелкое копытное с острыми зубами. Один шел за Поштой, высоко поднимая ноги и неодобрительно фыркая.

Из проржавевшей насквозь халупы, на берегу бывшей гаражом, выскочила встрепанная женщина без противогаза и защиты, заорала вдаль, приложив руки рупором ко рту:

– Васька, зараза, жрать иди!

– Ну ма-ам! – откликнулся писклявый голос из-под палубы.

Жизнь, в общем, бурлила.

– Внешний контур, – заметил Зиняк. – Трущобы. Даже вонь их не берет. Они этих медуз, прикинь, жрут.

– А как же излучение? – решился спросить Пошта.

Зиняк свернул в сторону, и они оказались у борта. На соседний корабль был перекинут вполне основательный деревянный мост, даже с перилами.

– А что им излучение? Ты, наверное, думаешь, мы – мутанты. Да так оно и есть. Приспособились. Поначалу умирали много, потом нашли… средство. Море, оно, знаешь, много берет, но много дает.

Зиняк остановился у борта и снял противогаз.

Оказался он совершенно лысым, с неправильной формы квадратной головой, глубоко посаженными глазами и горбатым носом. Но человеком. Дав Поште полюбоваться на себя, мичман снова надел противогаз и пояснил придушенным голосом:

– Невозможно же дышать. Море много дает. Некоторым помогает.

– Так это же…

– Не панацея. Это тут жить надо. На воде. Все, больше не расскажу, сам понимаешь, не для чужих ушей. В общем, приспособились. Живем. Детей рожаем.

По мосту как раз бежал ребенок – тощее создание лет семи, ссадины на коленках, выгоревшие до льняного цвета волосы, сопливый нос, короткие штаны и свободная рубашка. Ничем он не отличался от обычных сорванцов и выглядел поздоровее, чем дети бункеров. Пошта аж умилился.

– Дядя Дрюха! – заорал сорванец, увидев мичмана. – А тебя мамка ищет!

– А ты, Витя, что тут делаешь? – очень ласково спросил Зиняк.

– А я в гости пошла!

– И к кому ты в гости пошла, Витечка?

– К Яну!

– Я этому Яну уши-то поотрываю. Ну, смотри, чтобы домой не позже шести.

Чудное дитя пробежало мимо, шлепая босыми пятками.

– Племянница младшая, – пояснил мичман.

– Витя? – не поверил Пошта.

– Да. В честь ее папы назвали, Вити Глума, известный был хирург. Ну, в наших кругах известный. Сестренка как раз Витьку носила, когда Глума хомяки-мутанты разорвали. Так дочку Виктором и назвала. А что? Хорошее имя для девочки. Редкое. Я, правда, предлагал Викторией, но сестра уперлась. Так Витька Витькой и осталась. Пойдем, что ли?

Большие корабли внешнего круга прикрывали собой не такие массивные плавсредства круга внутреннего. А в центре плавучего города возвышалась громада – крейсер «Адмирал Лазарев». На малых кораблях Пошта заметил огороды, даже сады, клетки с животными – свиньями и козами, правда, не теми, что до Катаклизма, а немного измененными и потому неаппетитными.

– Хозяйство вот у нас, – похвастался Зиняк. – Полностью автономное, можно сказать. Одна есть проблема: генофонд. В замкнутой популяции, сам знаешь, всякое нехорошее начинается. Поэтому капитан наш решил с натовцами объединиться. У них, правда, база на берегу, ну так и хорошо. И ладненько. Но тут идеология, брат Листоноша, это Воронин сам тебе объяснит. Нам на крейсер. Животину твою только на ферму заведем, ты не против?

Пошта не возражал, а вот Одину явно не хотелось на ферму. Он, наверное, подозревал моряков в любви к конской колбасе. А может быть, просто неуверенно себя чувствовал – плавучий город скрипел и покачивался. Страшно представить, что тут бывает хотя бы при минимальном волнении… впрочем, местные привыкли.

В систему переходов между кораблями Пошта даже не вникал. Они переходили с борта на борт – повыше, пониже, совсем низко – пока не оказались на очень устойчивом и очень широком корабле, предназначения которого в нормальной жизни Пошта угадать не мог. Сейчас здесь были сараи и стойла. Из сараев доносились звуки животной жизни…

– Матрос Воловик! – заорал Зиняк.

Откуда-то возник юноша самого бомжацкого вида. Был он в рваных шортах-бермудах, бос, гол по пояс (коричневая, пусть и несколько прыщавая кожа лоснилась от пота). Мускулатуре матроса Воловика позавидовал бы любой культурист. Пошта был не культурист, а потому позавидовал просто отчаянно. Он бы тоже не отказался от бицепсов в обхвате, что те ноги, и таких кубиков пресса. Лицо юноши закрывал респиратор, из-под которого топорщилась редкая и мягкая на вид черная бороденка.