Тут домработница не выдержала и снова заплакала.

— Они в дверь позвонили, я думал, что это она, как обычно, что-то забыла, ключи или кошелек… — не открывая глаз, пробормотал дед.

— Да когда это я что забывала? — сквозь слезы закричала Татьяна Тимофеевна.

Дед тяжело вздохнул и, оглянувшись на милиционеров, продолжил рассказ.

Он услышал звонок в дверь и открыл машинально, поскольку думал, что это Татьяна вернулась с дороги. А тут входят какие-то типы и с порога начинают орать — где да что, матом ругаться. Он ничего и не понял, что им нужно-то было. Один деда сильно тряхнул, второй по квартире побежал, третий тут, в прихожей, топтался. Дед хотел закричать, этого, что держал его, отпихнул, а потом свет в глазах померк, и больше он ничего не помнит. Очнулся — Татьяна над ним причитает вместо того, чтобы милицию вызвать…

— Я сначала «Скорую» вызвала, — громко всхлипнула домработница, — они в больницу предлагали, да он отказался… Потом уже милиция приехала…

Молчание нарушил тот самый старший милиционер с цепкими маленькими глазками:

— Ну, что я могу сказать, граждане потерпевшие? Дверь не следует открывать кому ни попадя. Твердят вам об этом на всех углах, пишут, по телевизору показывают. А вы все одно как дети малые…

Он наткнулся на ненавидящий взгляд Матвея и замолчал. Потом добавил более мягким голосом:

— Обычные хулиганы тут орудовали, пробрались в подъезд и стали во все квартиры звонить. Кто-то и открыл по глупости…

Снова он замолчал, встретившись глазами с Матвеем.

— Дед, может, тебя все-таки в больницу? — спросил Матвей.

— Никуда не поеду! — Дед отвернулся. — Подумаешь, по голове стукнули. Голова — она крепкая, заживет…

Матвей знал, что, если дед упрется, его даже силой ничего не заставишь. Поэтому он решил отложить этот вопрос на завтра.

— Вы еще долго? — спросил он старшего.

— Вот сейчас Николай протокол закончит, и пойдем, — спокойно ответил тот. — А вы пока посмотрите, что пропало.

— Да ничего особенного, — Татьяна Тимофеевна отвела руки от лица, — деньги на хозяйство, бутылки кое-какие из бара…

— И из-за такой ерунды могли человека угробить! — Матвею стало страшно.

— Спугнул их кто-то, — авторитетно заявил старший, — не успели как следует в квартире пошарить. Мелкая шпана…

У Матвея в кабинете имелся потайной сейф, даже если бы эти уроды и нашли его, то не смогли бы открыть. А если бы открыли, то ничего для себя ценного не нашли бы там. Ну, денег не так чтобы много, бумаги, важные только для него. Драгоценностей у них в доме теперь не водилось — некому носить. Кольцо обручальное по ненадобности Матвей засунул и сам не помнил куда, да еще сережки золотые Татьяны Тимофеевны — так те всегда в ушах…

Милиционеры наконец ушли. Татьяна Тимофеевна вспомнила о своих обязанностях и принялась за уборку. Матвей проводил деда до его комнаты и помог лечь.

— Матюша, — дед поманил внука к себе, — что сказать хочу, Матюша…

— Да ладно, дед, завтра уж, отдыхай…

— Нет, ты послушай, — дед приподнялся на локтях и заговорил более твердо, — эти трое… они все время про какой-то клад кричали. Где, орут, клад он спрятал, куда все сокровища девал?

— Ты не путаешь? — насторожился Матвей.

— Думаешь, если по голове дали, так и ум отшибло, и память? — Дед обидчиво пожевал губами. — Точно тебе говорю про клад. А милиции про это лучше не знать — так, на всякий случай… Чего им головы лишним-то забивать…

— Это верно… — протянул Матвей и решился. — Слушай, дед, тут такое дело…

Сбиваясь и подбирая слова, он рассказал деду про эпопею с розыском ящиков, а также чем она закончилась.

— Ну и ну! — Дед откинулся на подушки. — Вот так дела!

— Как думаешь, кто в тех местах мог знать, что немцы те ящики затопили в озере? — осторожно поинтересовался Матвей. — Ты никому не говорил?

— Никому, — твердо ответил дед, — мы тогда с Сашкой договорились обо всем молчать, он вообще два дня заикался от страха, что покойника увидел. Немцы злые были как черти, потом у них большой драп начался, и Сашкина бабка нас в погребе заперла — на всякий случай, чтобы на глаза немцам не попадались. Потом наши пришли, стали расспрашивать, кто что делал в оккупации, кто у немцев служил, кто в колхозе ихнем работал. А как тут не работать, когда жрать нечего? Ну, ясное дело, кой-кого забрали, после уж те люди не вернулись. В общем, сначала-то хотели мы с Сашкой про те ящики сказать — думали, может, что ценное там спрятано. Потом решили не связываться — начнутся расспросы, а как мы докажем, что случайно в том месте оказались?

— Дед, ты только не волнуйся так…

— Да нормально все! — Старик отмахнулся. — В общем, потом Сашку увезли. Приехала мать его, она врачом в военном госпитале работала, а отец на фронте погиб. Она новое назначение получила, сына, понятное дело, с собой взяла, сказала, как устроятся — бабку к себе выпишут. Да только бабка Сашкина вскорости померла, не дождалась вызова. Так что с той поры мы с Сашкой и не виделись больше, а письма писать тогда не больно умели.

— И ты с тех пор никому про это не говорил?

— Ни словечка, — твердо ответил дед, — знаешь, где-то через год после победы вздумали мужики тот катер со дна поднимать, кто-то из рыбаков на него наткнулся, когда бредень у берега ставил. От дяди Гриши, моториста, понятное дело, один скелет остался, рыбы все объели. Ну, похоронили, конечно, его как положено, катер немного подлатали, он еще долго по озеру ходил — на дальние покосы там или еще по какой надобности… А я к тому времени подрос да поумнел маленько, понял, что лучше помалкивать обо всем. Время такое было, сам знаешь, людей за пустые разговоры посадить могли.

— Ладно, дед, ты отдыхай, я тоже пойду, — Матвей поднялся и ощутил, как давит на него груз всего случившегося за последние дни, — ты уж поосторожнее, дверь никому не открывай, а с охраной я разберусь. Это еще вопрос, как эти трое уродов в подъезде оказались…

В Петровском дворце Наполеон провел некоторое время, пока не утих страшный пожар, поглотив две трети Москвы. Все это время император колебался, не зная, куда устремить далее остатки своей армии — то ли выступать к Петербургу, то ли идти к Калуге, где стояла армия Кутузова, и дать русским еще один бой, то ли отступать через Смоленск в Литву, то ли идти к Витебску на соединение с армией Витгенштейна.

От Александра так и не поступило ответа на письмо с предложением мира — и это само по себе было достаточно ясным и красноречивым ответом.

Император колебался, что было для него непривычно. Ему хотелось завоевать Петербург, одержать настоящую, полную и несомненную победу. Остальные варианты казались позорным отступлением, неудачей всего русского похода. Однако от французской армии осталась всего одна треть, и с такими силами трудно было рассчитывать на успех кампании. В конце концов император решил вернуться в Кремль, спасенный от пожара двумя гвардейскими батальонами.