«Не могут немцы не принять в расчет документы, лично подписанные самим Сталиным, — так Головин мысленно разговаривал сам с собой и с невидимым генералом из немецкого штаба. — Любая экспертиза подтвердит подлинность подписи Сталина, потому что она и есть подлинная. Пусть самого фон Гетца запустят на конвейер, по сто раз спрашивая об обстоятельствах побега. Он скажет только то, что сам понял из произошедших событий. А они для него развернулись так, будто ему выпал счастливейший случай сбежать из советского плена. Это Головин так развернул эти события. Теперь фон Гетцу хоть иголки под ногти всаживай — он ничего другого на допросе не покажет. И, наконец, должны же в немецком штабе дать хоть какую-то оценку документам, которые представил фон Гетц. У кого-то есть сомнения в их подлинности? Вот подпись Сталина. Липа? Фальшивка? А вы докажите, что фальшивка! А если нет? А если документы подлинные, а вы не придали им значения, господин фельдмаршал?! Должны немцы начать свое наступление под Курском. Не могут не начать!»

Головин вошел в кабинет, закрыл за собой дверь и взглянул на портрет Сталина, висящий над рабочим столом.

— А ведь вы меня расстреляете, товарищ Сталин, — озарился догадкой генерал, глядя в глаза вождю. — Если эта стерва Гитлер ударит не на Курск, а на Кавказ или Ленинград, то вы мне этого не простите. И Василевскому не простите. Вы его вслед за мной расстреляете. Нет, сначала — его, а потом уже меня. Но расстреляете нас обоих непременно. Знаю я вас, — Головин подошел к своему столу с лицевой стороны и оперся на него, продолжая глядеть в глаза вождю. — Только ничего у вас не выйдет, — прищурился генерал на портрет. — Ни у вас, товарищ Сталин, ни у вашего дружка Гитлера ничего не выйдет. Я ему кроме фон Гетца еще из трех архинадежнейших источников документики подбросил. Ударит под Курском как миленький. Всю силу свою соберет и двинет на наши пушки и минные поля. Никуда не денется. Ему деваться-то уже и некуда. Его поезд ту-ту… Пустил пары и дал гудок.

Головин подошел к сейфу, открыл толстую дверку и достал серенькую папку. В эту папку он положил рапорт начальника разведки Калининского фронта.

«Генерал-майору Головину

РАПОРТ

Настоящим докладываю, что опрошенный по вашему приказанию лейтенант Лизин в свободной беседе рассказал следующее.

В ночь с 27-го на 28-е мая с. г. около ноля часов на участке обороны его роты через линию фронта на нашу сторону перешел человек, который назвал себя Тиму Неминен.

При себе Тиму Неминен имел тяжелый рюкзак. Содержимое рюкзака лейтенанту Лизину неизвестно, т. к. при попытке досмотра Тиму Неминен предупредил его о строгой секретности содержимого и о возможном расстреле в случае нарушения режима секретности.

На мой вопрос: „Почему вы послушались неизвестного перебежчика и не развязали рюкзак?“ лейтенант Лизин пояснил, что Тиму Неминен назвал поименно командование 32-й армии, в частности, командующего генерал-лейтенанта Гореленко, члена Военного Совета полковника Ушакова, начальника штаба генерал-майора Брагина. Такая осведомленность перебежчика насторожила лейтенанта Лизина, и он решил не развязывать рюкзак, чтобы не нарушить какой-нибудь секретный приказ.

Для дальнейшего разбирательства лейтенант Лизин передал Тиму Неминена старшему оперативному уполномоченного Смерша майору госбезопасности Титору Р. К.

С КП роты Тиму Неминен был отконвоирован силами Смерша. На мой уточняющий вопрос лейтенант Лизин подтвердил, что целостность рюкзака не нарушал и передал рюкзак в распоряжение майора госбезопасности Титора Р. К. в том виде, в каком принял.

Дополнительной проверкой, проведенной в штабе Н-ской дивизии, было установлено, что рано утром 28 мая с. г. в Смерш дивизии конвоем был доставлен человек, назвавшийся Тиму Неминеном. При нем действительно был тяжелый рюкзак, содержимое которого неизвестно.

После допроса Тиму Неминена майор Титор вызвал в свой кабинет конвой, каковой там и оставался все время пребывания Тиму Неминена в Смерше Н-ской дивизии.

Днем 28 мая с. г. на штабной аэродром Н-ской дивизии совершил посадку самолет Ли-2, на котором прибыли офицеры Центрального аппарата НКВД СССР. Прибывшие офицеры забрали с собой Тиму Неминена и майора Титора и убыли уже на другом заранее подготовленном самолете через час после прибытия. Дежурный по аэродрому подтвердил, что один из прибывших офицеров НКВД действительно нес тяжелый рюкзак.

Дальнейшее местонахождение Тиму Неминена и имевшегося при нем рюкзака мне неизвестно.

Начальник разведотдела Карельского фронта полковник Алешин».

Головин отчеркнул фамилию Лизина красным карандашом и поставил на поле слева вопросительный знак. Затем, дважды перечитав из доклада полковника Алешина, что Лизин к рюкзаку не прикасался и целостности его не нарушал, перечеркнул этот вопросительный знак.

«Пусть живет, — подумал Филипп Ильич. — Пусть живет лейтенант. Молодец, что не полез в рюкзак. Правильно поступил. А вот смершевец оказался полюбопытней. Майор по гэбэшной привычке всюду совать свой нос в Колин рюкзачок таки заглянул. И, видать, как-то неаккуратно заглянул. Глянул так, что энкавэдэшные дружки его с собой в Москву потянули. Остался теперь Карельский фронт без старшего оперативного уполномоченного Смерш. Осиротел».

Не закрывая папки с рапортом, Головин повернулся к портрету Сталина.

— Интэрэсно паслющать, щто думаэт па этаму поводу таварищ Сталин? — подделывая акцент, спросил он любимого вождя и тут же ответил в знакомой манере: — Ви и сами прэкрасно все панимаэтэ, таварищ Галявин. Ви ужэ и сами давно разабралыс. Далажытэ ваши саабраженыя по данному вапросу.

«Что ж тут соображать-то? — усмехнулся Головин. — Задачка для второклассников. Штейн где-то накопал научные материалы по атомной тематике. Созданием атомной бомбы всерьез занимаются только два человека в мире — Роберт Оппенгеймер в Лос-Аламосе и Лаврентий Берия в Советском Союзе. Оба этих человека были бы очень благодарны Штейну за эти документы. Штейн предпочел не отправлять их за океан, а предоставил советской стороне. Причем не по линии НКВД, который взял его под свое покровительство, а по линии Генерального штаба.

Значит, Штейн продолжает считать себя кадровым сотрудником ГРУ, а не НКВД. Он пришел к резиденту ГРУ в Стокгольме капитану Саранцеву и вручил ему килограммы бумаги, исписанной формулами. Вручил и объяснил значение этих бумаг для советского командования. Капитан Саранцев, он же Тиму Неминен, как исполнительный офицер, немедленно доложил по команде и о документах и о визите Штейна. По команде — то есть мне лично. После этого Штейн снова растворился в тумане, и нет у меня ни наличных сил, ни времени, чтобы искать его по всей Северной Европе. А Коля получил задание вернуться вместе с документами на нашу сторону как можно скорее.

Можно сделать вывод о том, что документам этим цены еще не придумали. Для добычи таких документов годами выращивают добрую сотню агентов, натаскивая их второстепенными заданиями на конкретную цель. И не жалко, если при добыче такого добра сгорит девяносто девять процентов из него, если сотый все-таки принесет добычу. Этот единственный из сотни оправдает все расходы государства на обучение всех остальных агентов. За такой материал дают Героя, имя которого вносят в секретные учебники по разведподготовке.