из пределов Сербии. Когда Габринович обратился за заступничеством к австро-венгерскому консулу, последний официальной бумагою аттестовал Габриновича как лицо вполне благонадежное и настоял на предоставлении ему права дальнейшего беспрепятственного пребывания в Белграде.

В воскресенье 22 июня австрийский посол в Берлине передал германскому императору в личной аудиенции письмо императора Франца Иосифа и меморандум австрийского правительства по сараевскому делу. Император Вильгельм заявил, что Германия ни при каких обстоятельствах не откажется от поддержки Австрии, даже под угрозой войны с Россией.

Заслушав ответ германского императора, венский кабинет вынес 24 июня решение передать Сербии ультимативную ноту по сараевскому делу.

23

Смерть Гартвига * Ранение Распутина * Приезд Пуанкаре в Кронштадт

Последнее перед войной посещение государем Петербурга было 27 июня для присутствования на двух закладках: новых казарм лейб-гвардии Конного полка и нового здания для выставок, рядом с музеем императора Александра III; здание это воздвигалось по проекту ректора Академии художеств Л. Н. Бенуа, строителя варшавского православного собора, варварское разрушение которого ныне истолковывалось необходимостью для Варшавы «стереть со своего лица позорящее клеймо московского засилья» (как о том вещали распространявшиеся летучки).

Газеты этих дней были заняты двумя сенсационными событиями: первым было печальное известие из Белграда о том, что наш посланник при сербском короле гофмейстер Н. Г. Гартвиг скоропостижно скончался у своего австро-венгерского коллеги после нескольких глотков предложенного ему кофе; вторым было ранение Распутина в селе Покровском Тобольской губернии. Покушение было произведено приехавшею из Царицына поклонницей иеромонаха Илиодора, вонзившей кинжал в живот Распутина. Известие это вызвало большой переполох среди почитателей так называемого старца. Столичная и провинциальная печать в течение нескольких дней пополняла отдел телеграмм подробными сообщениями о состоянии здоровья Распутина.

1 июля царская семья пошла на «Штандарте» в шхеры на очень короткий срок ввиду предполагавшегося 7 июля приезда в Петергоф президента Французской республики. А уже за неделю до его приезда, т. е. 1 июля, венский кабинет постановил вручить Сербии ультимативную ноту, как только президент покинет Петербург.

Президент Пуанкаре прибыл в Кронштадт в 2 часа дня на броненосце «Ла Франс». Сопровождая государя на яхте «Александрия», на которой Его Величество вышел навстречу эскадре, я был свидетелем появления бесчисленного количества пароходов и яхт, переполненных пришедшими в телячий восторг моими соотечественниками, которые своими криками старались под звуки Марсельезы заглушить производившиеся салюты. Общественные деятели получили новую возможность проявить свою беспредельную преданность и верность республиканской Франции. В первый день пребывания президента в гостях у нашего царя ему был дан в Большом Петергофском дворце парадный обед, во время которого государем и президентом были произнесены речи, подчеркивавшие политическое единомыслие России и Франции.

В этот самый день граф Бертхольд доложил австрийскому императору текст ультиматума, который по приказанию императора был немедленно отправлен австрийскому посланнику в Белграде с приказанием императора вручить его сербскому правительству лишь 10–23 июля между 16 и 17 часами, т. е. после отъезда Пуанкаре из России.

Следующий день Пуанкаре провел в Петербурге; проезжая по улицам столицы в открытом экипаже, сопровождаемый почетным конвоем уральских казаков, он был приветствуем бурными овациями ожидавшей его появления публики. В среду, после парадного завтрака в Петергофе, на который были приглашены президент и старшие офицеры французской эскадры, царская семья в сопровождении Р. Пуанкаре проехала в императорском поезде в Красное Село на объезд лагеря и зорю с церемонией. Императрица с президентом и двумя старшими великими княжнами следовали в коляске «а-ля Домон», а рядом верхом ехал государь вдоль фронта приветствовавших их войск.

По окончании зори августейший главнокомандующий войск гвардии и Петербургского военного округа — великий князь Николай Николаевич дал великолепный обед, на который были приглашены государь с царской семьей и президент. День закончился балетным представлением в красносельском театре. Лагерь представлял необычную картину: всюду развевались французские и русские флаги.

Праздничное настроение портили начавшиеся разговоры о вызывающем тоне Австро-Венгрии по отношению к Сербии; мало кого успокаивало и появившееся сообщение об отъезде 8 июля из Вены в отпуск нашего посла Н. Н. Шебеко.

Четверг 10 июля начался с парада войск лагерного сбора на военном поле, на котором пехота проходила под звуки французских маршей «Marche de Sambre et Meuse» и «Marche Lorraine». Президент сидел на царском валике рядом с императрицею. Войска были в лагерной форме, в которой через несколько дней двинулись в поход, оказавшийся началом наших неисчислимых бедствий. Никто тогда не думал, что военное поле видит в последний раз императорскую русскую армию, проходящую перед своим державным вождем.

Пребывание французской эскадры закончилось в этот вечер прощальным обедом, данным в честь Их Величеств президентом на броненосце «Ла Франс», стоявшем на кронштадтском рейде. Парадный стол, с большим вкусом украшенный чудными цветами, был поставлен в раскинутой на палубе палатке, причем приглашенные оказались сидящими под четырьмя громадными смертоносными орудиями французской морской артиллерии.

Гостившие французы были Его Величеством награждены орденами и подарками; тем же ответил и президент, наградив русских, принимавших какое-нибудь участие в приеме французских гостей. Я был возведен из кавалеров французского «Почетного легиона» в «Grand Officier de la Legion d’Honneur».

24

Ультиматум Австро-Венгрии * Посещение государем красносельского лагеря

11 июля государь присутствовал на офицерских скачках на красносельском ипподроме, обедал в Кавалергардском полку и после спектакля в красносельском театре вернулся в Петергоф.

В этот день стало известно содержание ультиматума, который послала Австро-Венгрия Сербии. Текст ультиматума был сообщен австрийским министром графом Бертхольдом германскому послу при венском дворе Чирскому за двое суток до его вручения в Белграде. Подтверждение этих фактов можно найти в вышедших позднее воспоминаниях бывшего германского канцлера князя Бюлова. Основанием ультиматума служило якобы доказанное произведенным расследованием участие сербского правительства в сараевском убийстве: ясно было, что венское правительство хотело во что бы то ни стало создать осложнения с Сербией.

Наш посол при императоре Франце Иосифе Н. Н. Шебеко срочно выехал обратно в Вену.

Сербский наследник, королевич-регент, обратился к нашему государю с просьбою о поддержке, на которую Его Величество ответил следующей телеграммой:

«Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим самым искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество можете быть уверены в том, что ни в каком случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии».

12 июля