мастерить лучины и отливать из жира свечи, разжигать керосиновую лампу, водил в парму собирать хворост (мимо проруби, которая уже затянулась корочкой льда, и с каждым днём эта корочка будет становиться толще и толще, лишая всякой надежды на то, что бабушка ещё может передумать и вернуться), – учил всему, чему так и не научилась она за долгие двадцать пять лет своего безумия. Учил с утра до ночи, торопливо, потому что внезапно пришло небывалое для марта тепло, снег вдруг стал тяжёлым и рыхлым, птицы – беспокойными и шумливыми, парма не такой чёрной, а небо – не таким серым. Конечно, это бабушка упросила богов пораньше привести на землю весну.

А через неделю Тылко собрался в дорогу. Хорошенько смазал лыжи, вытряс и выбил на крыльце парку, насыпал в рюкзак сухарей, которых за неделю наготовил впрок столько, что Анике хватит, пожалуй, не на одну зиму, выпил на дорогу две кружки чаю с кусочком сахару, посидел молча, задумавшись, словно вспоминая, всё ли сделано как надо, всё ли сказано, не забыто ли чего. Потом кивнул своим мыслям, поднялся, забросил за спину рюкзак и пошёл во двор.

– Ну, ладно, – сказал он напоследок, когда остановились у калитки, – ты не пропади, смотри. Живи, значит. Как–нибудь приеду попроведовать.

Потом поклонился Анике в пояс, постоял, покряхтел, сунул ноги в лыжные ремни и пошёл бодрым скользящим шагом на станцию, до которой двадцать вёрст с гаком.

Аника смотрела и смотрела ему вслед, пока он не превратился в маленькую точку на горизонте. А птицы кружили над ней и кричали на разные голоса. И тихонько, не слышно пока простому человеческому уху, но хорошо различимо для птиц и Аники, потрескивала река, просыпаясь от глубокого сна, обещая бурное половодье.

Пропускной режим

1

Иван уже минуты две стоял у турникета и шарил по карманам. Пропуска нигде не было.

– Чёрт, не могу найти, – махнул он рукой. – Может, в кабинете оставил?

– Не могу знать, – строго отозвался вахтёр.

– Ну и ладно, найдётся, – улыбнулся Иван, толкая турникет. Но тот открывался по команде кнопки в будке вахтёра, и поползновения Ивана проигнорировал напрочь.

Вахтёр пошевелил бровями из–за мутного плексигласового окна.

– Попрошу не ломать, эт самое, аппаратуру, – сказал он, подумав.

– Так откройте же, чёрт побери! – не выдержал Иван. Сзади уже роптали торопящиеся покинуть казённую атмосферу, глотнуть свежего уличного воздуха. Они напирали, подталкивали в спину, требуя либо двигаться вперёд, либо освободить дорогу.

– Пропуск?! – изрёк вахтёр.

Не отвечая, Иван попробовал перелезть через турникет, но тот оказался высоковат – не вышло, не та была растяжка.

– Попрошу соблюдать пропускной режим! – строго потребовал вахтёр, угрожающе поднимаясь со стула и выходя из будки.

– Да полноте, милейший, – попробовал Иван пробить вахтёра барской развязностью, – давайте хотя бы в конце трудного рабочего дня постараемся избегнуть формалистики.

– Милейшим вы будете называть, эт самое, носильщика в гостинице, проводника в поезде или официанта, когда он притаранит вам скверный бланманже – хмуро отозвался вахтёр. – А я для вас, эт самое, – гражданин полковник.

– По… полковник?

– Полковник гэ–бэ. В отставке. Заковынец.

– В общем–то, это неважно, – попытался улыбнуться Иван. – Мне просто нужно…

– Важно–неважно – это не нам с вами решать, – не принял улыбку полковник. – А уж что вам нужно, так, эт самое, – немного бдительности. Вы уверены, что с вашим пропуском всё в порядке?

– А что с ним может быть?

– А то, что он мог попасть в руки врага.

– Врага? – поднял брови Иван.

– Освободите, эт самое, проход, люди ждут, – сурово игнорировал полковник Заковынец Иванову усмешку.

Позади действительно уже собрались человек пятнадцать, желающих поскорей покинуть учреждение и очутиться дома (забежав по дороге в «Универсам» за фунтом колбасы или курицей–гриль для ужина на скорую руку).

– Но помилуйте, – Иван решил сменить тон, – господин полковник, мне домой надо. Что же мне теперь…

– Пропуск! – потребовал Заковынец.

– Ну вы же знаете уже! – всплеснул руками Иван.

– Вот и освободите, – равнодушно бросил полковник, переводя взгляд на следующего в очереди: – Так… Угу, проходите… Фотографию, ну–ка… вижу, вижу, эт самое, проходите… Пропуск!.. давайте, давайте…

Ивана оттолкнули от турникета, затёрли. В конце концов, кому какое дело до его проблем. Он отошёл, встал в сторонке, прижавшись спиной к окрашенной в тёмно–синюю казёнщину стене. Стало немного не по себе, грустно – даже тоскливо. Сослуживцы уходили, некоторые знакомцы окликали Ивана, он улыбался и пожимал плечами или делал вид, что не заметил, не услышал оклика.

Через полчаса поток иссяк, последние трудоголики по одиночке тянулись ещё минут десять. Наконец, следующую четверть часа не было никого. Тогда Иван решился – направился к турникету.

Из–за плексигласового окна на него вопросительно уставились полковничьи глаза.

– Пропуск?

– Послушайте, господин полковник, давайте договоримся. Вы меня сейчас выпустите, а я завтра конечно же оформлю себе новый пропуск. В конце концов…

– Предъявите пропуск! – не дослушал Заковынец.

Иван в сердцах сплюнул.

– Мне что делать–то теперь? Ночевать здесь, что ли? Жить?

– А вы не кричите молодой человек, – насупился вахтёр. – Ты мне тут, эт самое, не ори, парень. Моё дело маленькое: есть пропуск – проходи, нет пропуска – посторонись.

– Послушайте, у нас же тут не режимный объект, а вполне себе гражданское предприятие. Ладно бы вы меня не впускали, но не выпускать – это же нонсенс.

– Не надо меня, эт самое, иностранными словами пужать, – усмехнулся Заковынец. – Что такое нонсенс, я знаю, так что…

– Да при чём тут… – развёл руками Иван. – Ну хотите, я карманы выверну, чтобы вы убедились, что я ничего не выношу – ни ластика, ни карандаша, ни чертежа, простигосподи, затворной скобы.

– Ты мне тут провокаций не устраивай, – нахмурился полковник. – И вообще, не мешайте, эт самое, работать, гражданин, идите, идите отсюда, если пропуска не имеете. Здесь без пропусков, эт самое, нельзя.

И он, выйдя из своей будки, не грубо, но настырно вытолкал Ивана с КПП обратно за железную дверь, в коридор. И закрыл дверь на замок.

2

Первую половину ночи Иван провёл в своём кабинете, за работой. От нечего делать закончил чертёж, над которым мучился уже два дня сверх нормы. А тут – со злости ли, от безнадёжности ли – уложился часа в четыре. Потом бродил, как призрак, по всем трём этажам НИИ и придумывал слова, которые бросит в лицо полковнику Заковынцу, когда разрешится эта дурацкая ситуация с пропуском – колкие, насмешливые, вопиющие в своей неимоверной сатиричности слова, которые разом покажут всем – и самому полковнику в первую очередь – его старорежимную глупость.

Благо,