Таким образом, «Конан» начинается с утраты былого мира и пребывания человечества в изгнании. Сильное вступление сменяется столь же активным и насыщенным первым эпизодом, в котором вновь соединяются меланхолия и радость. На фоне постоянно виднеются руины былой цивилизации. Мы знакомимся с Конаном и его дедушкой, последними выжившими пассажирами ракеты, упавшей на небольшой остров, который они называют Ремнант (англ. «остаток» или «выжившие». – Прим. пер.). Тем не менее, в типичной для Миядзаки манере, двое выживших не унывают, особенно юный Конан, который в первой серии благодаря своей невероятной силе и ловкости в одиночку убивает огромную акулу. Мы узнаем, что Конан научился долго не дышать под водой, погружаемся за ним на большую глубину, где он плавает среди обломков прежней цивилизации. В какой-то момент Миядзаки включает в этот эпизод краткую сцену того, как мальчик прячется от акулы в затопленной ванной комнате с туалетом, и это служит крошечным напоминанием об утраченной обыденной жизни человечества.

В один ряд с оригинальными эпизодами Миядзаки включает и свои собственные истории, например, явно марксистский бунт заключенных, заточенных в недрах Индастрии, который, конечно же, начинает Конан. Но самое трогательное приключение, придуманное режиссером, – более ранний эпизод, где Конан и Лана спасаются от Монсли и ее приспешников и скрываются в пустыне, которая поначалу кажется пустой. Затем оказывается, что она заполнена древними заброшенными самолетами, чьи фюзеляжи и крылья едва выглядывают из песка. Помимо апокалиптических титров в начале серии, это единственная очевидная отсылка к войне во всем сериале. Элегическая по своей сути картина – кладбище самолетов – типична для миров Миядзаки и напоминает о его юношеском взгляде на «молодых людей, которые сражались, умирали и хотели жить».

Лана и Конан обнаруживают в пустыне смешного капитана Дайса, которого в качестве наказания заковала и бросила здесь Монсли. Дети освобождают его, но, когда внезапно появляется дедушка Ланы на спасательном летательном аппарате, они понимают, что Дайс туда не поместится. «Места нет», – резко говорит дедушка. И все же они его спасают. Они вместе привязывают к самолету веревку и вытаскивают неуклюжего Дайса из лап неминуемой смерти.

Оидзуми замечает, что этот эпизод явно основан на травматическом переживании Миядзаки о том моменте из 1945 года, когда у его семьи «не было места» для соседки с ребенком, пытавшейся сбежать от бомбежки. Он же резюмирует: «то, что [Миядзаки] не смог сделать сам, он доверил своим персонажам»[94].

В конечном счете приключения Конана и Ланы приводят их к возрождению человечества. В последнем эпизоде мы видим свадьбу, салют и корабль под полными парусами, направляющийся обратно на остров Ремнант. Когда путешественники приближаются к острову, они видят, что землетрясения и цунами воскресили его как континент. Но на самой высокой горе по-прежнему стоит упавшая ракета – на которой прилетел Конан, – покрытая виноградной лозой. «Я дома», – говорит Конан Лане.

Для Миядзаки это было лишь начало долгого пути.

Мужчина в пиджаке и галстуке несет молодую девушку в белом через каменную арку. Они стоят молча, глядя на безмятежную панораму храмов, статуй и фонтанов. Мужчина помогает девушке перепрыгнуть через упавшую каменную колонну. Это свадьба? Это нарядно одетые туристы на европейских каникулах?

Ни то, ни другое. Этот мужчина – Люпен, известный «джентльмен-вор», которого разыскивает Интерпол и разные богачи по всему миру. А девушка – Кларисса, молодая аристократка, недавно окончившая монастырскую школу. Вид, который их так завораживает, – только что обнаруженное наследство Клариссы, разрушенный римский город, который лежал на дне водохранилища, пока череда невероятных событий не осушила его и не открыла затонувшее царство.

Но это не просто наследство Клариссы. Как замечает Люпен, это «сокровище», которое ни один вор, даже он сам, не может унести в кармане. Разрушенный город принадлежит всему человечеству, словно сияющий символ красоты, благодати и цивилизации в продажном и жестоком мире.

Первый полнометражный фильм «Замок Калиостро» режиссера Миядзаки – работа столь же своеобразная, сколь и очаровательная. Это фильм о краже, в котором «вор» остается с пустыми руками. Всю дорогу зрители наслаждаются плутовскими эскападами и живописной архитектурой, в том числе самим великолепным замком, чьи головокружительные стены, тайные ходы, зловещие подземелья и часовая башня, уходящая в облака, знаменуют начало того, что мы могли бы назвать «одержимостью замками» у Миядзаки.

Еще более типичным для будущих работ художника является финал «Калиостро». Большая часть фильма напоминает легкий боевик в стиле Джеймса Бонда, а в конце он преображается в необыкновенно завораживающую картину руин римского города. То, что мы видим, станет отличительной чертой миров Миядзаки, – единение человека с природой и историей в сцене, наполненной и трансцендентной красотой, и мимолетной тоской об утраченном. Как напоминает нам Светлана Бойм в своем эссе «Руинофилия», «буквально руины означают «разрушение», но на самом деле это скорее остатки и напоминания… Руины заставляют нас задумываться о прошлом, которое могло бы быть, и о будущем, которого не было, – дразня нас утопической мечтой избежать необратимости времени». Словно отдаваясь жутким эхом слов Бойм, звучат воспоминания Миядзаки о том, как в детстве он нашел руины деревенского дома, разрушенного войной: «Сцена, которую я увидел среди трав в детстве… остатки культурной жизни, к которой стремились люди до войны… и теперь они покрылись ржавчиной, накренились, прогнили, их испещрили дыры»[95]. Неумолимость времени и судьбы, которую олицетворяет часовая башня замка Калиостро, вероятно, особенно явно отзывалась в сердце режиссера, создавшего свой первый полнометражный фильм относительно поздно – в тридцать восемь лет.

В некотором смысле этот фильм – самая эскапистская работа Миядзаки, не совсем фантастическая, но в то же время играющая на нашей мечте об альтернативной реальности, где можно преодолеть законы физики и времени, как культурные, так и личные. «Я начал рисовать панораму… озеро и замок в маленькой стране»[96]. Из этого особенного восприятия места и вырастает мир, который так затягивает нас. Картина ориентирована на аудиторию более старшего возраста, чем предыдущие работы, и также обращается к зрителям мужского пола.