Когда Покровский и его компаньоны встали на ноги твердо, Илья сразу вспомнил эту историю и загорелся идеей строительства комплекса на источниках.

Переговоры по проекту шли активно, и присутствие Ильи в Карелии было необходимо. Вот туда он и отправился, предупредив Макса и Митю:

– Думаю, недели через полторы-две они прилетят, и я приеду. Буду звонить…

В Питере Илья хотел увидеться с Аней и сыном, но не получилось. На звонки никто не отвечал, и ему пришлось ехать в Стрельну. Однако дома никого не было.

Бабушки на лавочке, которые все про всех знают, рассказали, что Егоровы всем семейством укатили на дачу.

– На дачу? А где у них дача? – Про дачу Илья ничего не знал.

– Так они ее только что купили! Да это и не дача – дом, где-то в Псковской области, а уж где точно – мы не знаем.

– А надолго ли уехали? – поинтересовался Илья.

– Так ведь майские праздники! Десять дней отдыха! Тепло будет, так уже и сажать можно что-то. Картошку, например.

«Картошка-морковка! Так, значит, не получится встретиться с Игорем, – думал Илья. – Ну ладно, в следующий раз!»

Он хотел оставить письмо в почтовом ящике, но передумал. Да и не написано-то письмо было. Решил, что попробует заехать на обратном пути.

Под утро он был в Карелии, неподалеку от границы с Финляндией. В этот же день встретился с председателем сельского совета, который был партнером в строительстве комплекса на минеральных источниках, обговорил с ним все детали по проекту и в этот же день уехал в деревню к деду Прокопу – рыбаку и охотнику.

Дед жил один в заброшенной деревне. Раз в неделю по дороге из одного поселка в другой к нему заезжала автолавка, и дед затаривался хлебом, крупой и консервами. Раз в месяц продавщица этой же автолавки, Ирина, привозила деду Прокопу пенсию с почты. И все. Гости у него бывали редко. Можно сказать, что вообще не бывали. Он жил в этой таежной глуши со своей собакой – старой Тиной – и, гладя ее по седой крупной башке, с грустью думал о том, что жить им осталось недолго, и очень боялся, что Тинка умрет раньше и он останется совсем один. А с другой стороны, еще страшнее, как он умрет раньше! Кто позаботится об этой четвероногой старухе?! Конечно, надо бы распорядиться да бабе этой, Иринке, которая с автолавкой приезжает, деньжат дать – на прокорм Тинке, тогда и помирать можно.

Нет, он не страдал от одиночества. Он привык к нему. Он просто без Тинки боялся остаться. И кормил ее консервами, которые покупал в автолавке, – всю пенсию тратил на нее. А еще баловал псину дичью: глаз у старика был меткий, и не было случая, чтобы он с охоты возвращался пустой.

– Дед Прокоп! – прокричал Илья, подкатив к покосившемуся домику на окраине деревни. Домик у деда еще живой был, потому что хозяин, как мог, поддерживал его. А остальные рассыпались в прах, потому что стали никому не нужны. Деду Прокопу не раз предлагали переселиться в интернат для престарелых в райцентр, но он лишь улыбался тихо в усы и отказывался наотрез. Только попросил, чтобы автолавка заезжала к нему. И продолжал жить как жил, потому что врос корнями всеми в эту землю, в этот лес и в свой старый дом, который тоже давно бы умер, согласись он поселиться в интернате.

* * *

Дед вышел на крыльцо, всмотрелся внимательно в пришельца. Так и сказал:

– Пришлый-то кто?

– Не узнал, деда? Это я – Илюха. Помнишь?

– Как оно не помнить?! Проходи – гостем дорогим будешь!

«Постарел дед», – с грустью подумал Илья, рассматривая незаметно своего старого знакомого. Они встречались не так часто, как хотелось бы. Старый дом в заброшенной, забытой богом карельской деревне стал для Ильи своеобразной отдушиной.

Казалось бы, есть у родителей дом в деревне. Приезжай, душой отдыхай! Но это было не то. Совсем не то. Это была дача для них – горожан, уставших от асфальта. И там Илья все время был в гуще каких-то семейных событий. За обедом обсуждали соседа, который отрезал кусок от общественной земли, за ужином – соседку Нинку, которая поменяла пятого мужа за год. С Нинки плавно переходили на Илью, которому «срочно надо жениться, пока он еще нравится девкам». Илья, зная, чем может закончиться это выпиливание мозга, благоразумно помалкивал. Потом ссылался на усталость и прятался в комнате, которая отводилась в доме специально для него. А с утра было все то же самое. И Илья очень уставал от своих. «Как их много!» – думал он и краснел от этой своей мысли: и так мало внимания уделял родителям, да еще и раздражался, но по-другому у него не получалось.

А у деда Прокопа было все по-другому. Они не так много разговаривали, и не тяготились ни молчанием, ни редкими беседами. Они вместе уходили в лес, где разговаривать было совсем не нужно. Или садились в лодку и уплывали на середину озера, где часами торчали над удочками, как истуканы, изредка выбирая леску из воды.

Прокоп хорошо чувствовал момент, когда Илью надо было совсем оставить одного, и, вооружившись молотком, он затевал какой-то мелкий ремонт, отмахиваясь от гостя и выпроваживая его за порог:

– Ступай один, у меня тут дел полно, – ворчал Прокоп, и Илья чувствовал, что он делает это понарошку, и принимал его правила игры.

Иногда он говорил деду:

– Эх, деда, взять бы плюнуть на все и остаться тут с тобой навсегда, до скончания жизни!

– Не, милок! Не про тебя это, – возражал дед. – Да еще до скончания жизни. Это у меня ее конец уж виден, а у тебя еще далеко он. И не проживешь ты тут. Тут надо было родиться, тут мать-отца схоронить, отсюда на войну уйти и сюда вернуться, пережить пять поколений Тинки моей.

А у тебя просто усталость. Сейчас отдохнешь на воле и затоскуешь. А затоскуешь – уходи. Ты из другой жизни. Не надобна тебе моя.

Илья отнекивался, хотя сам понимал: старик прав. Да и что тут было не понять?! Он из другой жизни. Этот заповедный медвежий угол для него лишь место, где можно залечь и отдышаться от бешеной гонки.

Две недели прошли быстро, Илья не успел очухаться, как дед Прокоп наотрывал с настенного календаря полтора десятка листочков – они ровной стопочкой лежали на комоде. Дед их еще не успел прочитать, так как у него в эти дни хватало информации от Ильи, который рассказывал ему о работе, о том, что в мире делается, о Финляндии, куда ездил по работе регулярно.

Дед в Финляндии тоже был, в войну.

– Ничего интересного: Карелия и Карелия! Сопки да каменюки. Все как у нас… Токо у нас-то – родина, а там – заграница.

Уезжая от деда, Илья с грустью посмотрел на покосившийся домик. «Надо бы как-то помочь деду, крышу ему перекрыть, поправить тут все… А еще лучше – перетащить его в поселок. Но ведь не поедет… А вот в построенный в лесу центр – вполне. Состряпаем ему сторожку, и пусть себе живет! Уговорю!» – Илья улыбнулся своим мыслям. Дед Прокоп улыбнулся ему в ответ.

– Пока, деда! – крикнул Илья.