Так она выжидала несколько дней, а может, даже недель. И вот, однажды вечером, она решилась. Решилась сказать все, что накипело. И вернуться к себе самой ― к свободе. И, что скрывать, быть может, даже к В.

Тем вечером Николай стоял, переминаясь с ноги на ногу на обитом вагонкой балконе и курил. Взял из упаковки алюминиевую банку пива и со скрежетом открыл, пена струилась из отверстия, стекала на пальцы и чуть не затушила сигарету. Как вдруг его телефон разорвал тишину в клочья, и он ответил. Кати мало волновало, кто ему звонил. Она уже была готова встать с горчичного цвета софы с пошатывающейся спинкой, отложить в сторону книгу Мережковского и направиться в сторону балкона, когда Николай вышел ей навстречу, поцеловал в лоб и сказал, что ему нужно на пять минут «отъехать за сигаретами».

Эти пять минут Кати планировала потратить на формулировку своих слов и претензий. И уйти так, чтобы не оставить ни себе, ни Николаю поводов для новых начал с последующими концами. Разрубить знак бесконечности, перевести его в прямую и бежать на восток.

В ту ночь Николай так и не вернулся. Он сбросил несколько звонков Кати. И та спокойно отложила разговор на утро. Странно, она не ревновала и не переживала, а была рада, что он где-то... С кем-то... Подальше от нее...

* * *

Николай стучал пальцами по запотевшему стеклу. Нелепо вздыхал. Ему, в прошлом судебному приставу, претили разговоры на повышенных тонах. И по жизни он предпочитал отмалчиваться и выжидать, пока утихнет буря.

«Я тебе кохаю, невже ти не розумієш, безчуттєвий ідіот! Бовдур! Телепень!» ― вопила Сабина на мове. Она устала соблюдать декорум, быть вежливой и учтивой, ей претила любовь инкогнито.

Николая не пугало и не настораживало, что, смахнув слезы с румяных щек, Сабина начала улыбаться и расслабилась, нежными движениями пальцев совершая все более опасные повороты из одной полосы в другую, она перестала включать поворотники и спрашивать у кого-то позволения, она в секунду перестала считаться с чьим-то мнением, но оставалась элегантна и томна. Именно такой ей хотелось в тот момент казаться.

Сначала слова «Я тебя не люблю» казались ей оскорбительными, потом ― откровенной ложью, а сейчас она не сомневалась ― Николай в нее влюбится.

Все началось двадцать три минуты назад. В городе.

Она попросила Николая спуститься поговорить. На пять минут. Высказаться и отпустить. По крайней мере, именно так она объяснила причину своего приезда по телефону, умолчав, что уже который вечер просиживает в машине под его окнами. Николай выслушал ее просьбу, надел зимнюю куртку и спустился «на пять минут», не взяв с собой ничего, кроме телефона и мелочи с консоли.

И все вышло как будто ненароком.

Они оказались за пределами города спустя считанные минуты. На М7.

Николай считал минуты, километры и сбрасывал входящие звонки.

Сабина ненавидела время. Несколько километров назад она просила его одуматься и уйти от жены. Говорила, как сильно его любит, как хорошо им будет вместе, обещала заботиться и оберегать каждую минуту его жизни от превратностей быта и плохого настроения. Николай несколько раз повторил ей, что остается с женой не из жалости, а потому что действительно любит Кати. Сабина отказывалась принимать эти слова за правду.

Николай вообще находился в полнейшем недоумении от ситуации. Ловеласом он никогда не был и, как ему казалось, не сделал ничего такого, что давало бы повод подумать, что он готов уйти от жены. Он продолжал высматривать столбы, отображающие степень удаления от города. Семнадцатый километр кряду.

И все бы ничего, но уж больно долго он «ходит за сигаретами».

― Еще не поздно нажать на тормоза. ― Николай говорил спокойным и ровным голосом, наивно полагая, что этим поможет Сабине пережить эту обидную для нее и казусную для него ситуацию.

― Еще слишком рано, чтобы о чем-то сожалеть!

Сабина улыбнулась, посмотрела на Николая с явным чувством сострадания. И как-то доброжелательно. Чуть сбросила обороты. А потом с чувством выполненного долга нажала на газ, выкрутив руль до упора на восток. Не было ни визга тормозов, ни сигнальных гудков проезжавших мимо машин, автомобиль не переворачивался на крышу, а просто соскользнул в кювет и, пробив ограждение и смяв весь перед как алюминиевую банку, тихо и мирно скатился с дороги в низину, где покосился на бок. Стекло сначала походило на мелкую паутинку, а потом рассыпалось, оставив на память лишь рваную пленку от тонировки. Ничего не взрывалось, не пыхтело, топливо не разливалось. И никто даже не остановился, чтобы им помочь.

Начнем с того, что инцидент вообще не был никем замечен.

Николай почуял вкус крови у себя во рту, солоноватый привкус растекся и по уголкам губ. Он не испытывал ни боли, ни страха, ни сожаления. Покорно лежал на снегу, раскинув руки, искал глазами Большую медведицу и Кассиопею, думал закурить, но что-то ему помешало ― то ли природная лень, то ли сломанная ключица.

Когда Сабина выкручивала руль, она была счастлива. Детский восторг, эйфория от того, что она пересилила себя, нарушила запреты и позволила недозволенное. В душе ее играл «Сплин». «Скоро рассвет. Выхода нет. Ключ поверни, и полетели. Нужно писать в чью-то тетрадь... Кровью, как в Метрополитене... Выхода нет...» Когда они летели, скользили по индевелой трассе, душа Сабины пела. Секунда, ее доля, миг ― она была счастлива. Да, именно этого она так хотела. Свободы!

И, может, она бы написала чьей-то «кровью, как в Метрополитене». Но под рукой не было кисти.

В подобные моменты никто не задается вопросом, зачем он это делает. Делает и точка. Порыв. Видит Бог, она слишком долго хотела любви... и то, что она сейчас сделала, было наивысшей ее формой. Она не думала о родителях. Об отце, которого боготворила. О матери, которую не выносила, она даже ей не хотела сейчас причинять боль. Она просто ни о чем не думала. Поддалась порыву, страсти, настроению.

Сабина лежала головой на руле и улыбалась. Она потрогала приемник ― тот даже поприветствовал ее шебуршанием радиоволн.

Ее подташнивало. Сабина знала, что они с Николаем не умрут, просто жаждала еще немного побыть с ним рядом. Наедине. Без посторонних взглядов и мнений.

* * *

Когда Сабина, разобрав еле слышную просьбу о сигаретах, потянулась за сумкой, она была уверена, что просто угостит его сигаретой ― но снова порыв ― Николай ее притянул, взяв за ледяную ладошку, подобно католическим литаниям, она произносила «прости» без пауз и выдохов, как вдруг замолчала и поцеловала Николая. «Я тебе кохаю» ― вынудил Сабину повторить сказанное очередной порыв откровений. Быть может, Николай думал, что, целуя кого-то, не так больно умирать, он же не знал причину солоноватого привкуса крови во рту, да и какая разница ― из-за пористой тучи выглянула Луна, осветив пунцовый румянец Сабины на фоне лавандово-синего неба. Она касалась его губ очень нежно и неловко ― как будто пользуясь безвыходным положением ― и, лишь почувствовав, что его язык медленно скользит по уголку ее губ, расслабилась. И даже перестала чувствовать боль. Теперь же все будет иначе. Теперь он в любом случае уйдет от Кати.