— Какая радость! Какое счастье! — воскликнул Волков, открывая совещание. — К нам едет великий француз! Не к татарам, не к чувашам, не к башкирам, не к русским, а именно к нам, к мордве! И фамилия у него нашинская — Демордье! Видимо, по каким-то высшим творческим соображениям он скрывал свое мордовское происхождение. Как встретим?

Как потрафим? Как ублажим? Салют в 30 залпов из 324 орудий это само собой, но, может, еще закатим физкультурный парад?

— Разумеется, — сказал многоопытный Меркушкин, — но еще надо Советскую, главную площадь города, назвать площадью Демордье. Чего она до сих пор Советская, когда власть от Кремля до самых до окраин сплошь антисоветская? Это оценят в белокаменной.

— Нет, Николай Иванович, — сказал Пыков, — давайте лучше переименуем в честь россиянца-иностранца площадь Тысячелетия, ведь она создана совсем недавно, а к Советской все привыкли, хотя и меня ее название раздражает. А кроме того, у нас в городе на видном месте стоит памятник нашим знаменитым землякам героям-стратонавтам Федосеенко, Васенко и Усыскину, поднявшимся в 1934 году на 22 километра, но погибшим. Давайте прилепим к этому памятнику и Демордье.

— Не годится, — возразил Волков. — Они же погибли, а этот живой, да еще с какой прытью от налога бегает. Нет, давайте лучше…

Вдруг распахнулась дверь и носом вперед ввалился сам Депардье. Уже прилетел! С ним был франкоязычный Дворкович, посланный как переводчик.

— Господа, — торжественно сказал высокий гость, а Дворкович перевел, — я обожаю вашу страну, ваших людей, вашу историю, ваших писателей… Я обожаю вашу культуру, ваш образ мышления, вашу водку и даже походку… Я очень люблю вашего президента Владимира Путина, и это взаимно. Россия — страна великой демократии, это не та страна, где премьер мог бы назвать ее гражданина жалким человеком. Слава России! Хотя французы трижды вторгались в ее просторы — в 1812 году, в 1855-м и в 1918-м. Мне стыдно за этих лягушатников.

— В одном пункте это не совсем так, — робко сказал Пыков, — наш нынешний премьер Медведев, когда недавно был президентом, назвать не назвал, но изобразил и представил всему народу по телевидению некоторых сограждан невыразимо жалкими людьми, например, Лужкова, мэра Москвы, и министра финансов Кудрина. И вышиб их с работы. А ведь вас никто ниоткуда не вышибал…

— Что за разговоры! — возмутился Дворкович. — Прекратить!

— Да, — сказал Волков, от волнения забыв русский и перейдя на мордовский, — Медведев такой, а вот Путин высоко чтит даже всех душегубов прошлого и современности — от Столыпина с его знаменитыми «галстуками» и Деникина с его ненасытной Грабьармией до Ельцина, расстрелявшего из танков Верховный Совет. Гуманизм нашего президента не имеет границ.

Дворкович от волнения тоже заговорил по-мордовски, все перевел.

— В России хорошо жить, — сказал артист, — у вас воздух хороший, а подоходный налог еще лучше — 13 процентов. Это одно из главных гуманитарных достижений вашей власти. За это ее обожают богачи и паразиты всего мира.

— Да, очень хорошо у нас жить, — подтвердил кто-то из троих опять на мордовском. — Особенно хорошо тем, кто имеет в год больше миллиона евро…

— Вот мой российский паспорт, — сказал Депардье, достав его из широких штанин. — Вручил лично ваш президент.

— Дайте-ка, мусье, — сказал Волков, от волнения перейдя на французский, которого никогда не знал. — Мерси. Пардон…

Взял паспорт, что-то там старательно написал и протянул Депардье со словами:

— Я вписал в ваш паспорт адрес предоставленной вам квартиры в новом доме на улице Маяковского, что рядом с центральной площадью. Это прекрасная квартира на двух уровнях в 13 комнат, как у столь же, как вы, знаменитой ныне Евгении Васильевой, живущей в Молочном переулке в Москве.

— Между прочим, — вставил Меркушкин, — Маяковский писал, что за границей при проверке документов советский паспорт чиновники всегда «берут, как бомбу, берут, как ежа, как бритву обоюдоострую», и даже — как «змею двухметроворостую». А ныне российский паспорт берут, как маленькую дрессированную мышку. Тем больше у вас оснований почти дословно повторить Маяковского:

Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза:

Читайте! Завидуйте! Я — гражданин любимой страны француза!

Волков открыл ящик своего письменного стола, что-то взял оттуда и кинулся к Депардье:

— Месье, — сказал он на французско-мордовском, — вот ключи от вашей 13-комнатной квартиры. Сделайте милость, примите.

— Мерси, — буркнул дезертир и направился к выходу.

— Минуточку! — взмолился Волков, который, оказывается, все заранее уже приготовил. — Вот взгляните. Это мой указ о назначении вас министром культуры Мордовии.

— Пардон, — несколько замешкался залетный гость, — но я пока еще не тверд и в русском, и в мордовском языках.

— Какие пустяки! — взмолились все три чиновника. — У нас это принято. Вы думаете, что Сердюков тверд в военном деле, или Голодец — в медицине, или Чубайс хоть в чем-нибудь, кроме жульничества и вранья? А премьер, думаете, хоть что-нибудь понимает в том, что видит вокруг себя? Смотрит на великий Большой театр и говорит: «Это единственный бренд России».

— Хорошо, — сказал Депардье, — буду я вашим министром культуры. А сейчас мне некогда.

И улетел зачем-то в Швейцарию, потом — в Черногорию. Но тут стало известно, что его привлекают к суду за то, что в пьяном виде гонял по улицам Парижа на мотороллере и что его могут посадить, как пусек, на два года.

Нет никаких сомнений, что если это случится, «наши» каждую неделю будут носить ему передачи, отрывая от своих кремлевских пайков: черную икорку, балычок, осетринку под хреном…

* * *

В чем же дело? Чем объяснить эту необыкновенную бобчинско-добчинскую суету всех чиновников с самого верху донизу вокруг этого скоропостижного русака, какова причина их заискивания перед ним, любезностей, дарений дорогих подарков?

Дело, во-первых, вот в чем. Нынешнее положение нашей родины можно определить как иго провинциальных мещан. После Великой Октябрьской социалистической революции руководителями страны были люди по рождению провинциалы: Ленин из Симбирска, Сталин из никому неведомого грузинского городка Гори, вообще, можно сказать, иностранец, Киров из Вятки и т. д. Но они ни на йоту не были провинциалами по духу, по складу ума, они жили масштабами державы и всего мира, мыслили десятилетиями и столетиями. А нынешние кремлевладельцы почти все из Ленинграда, из второй и прекрасной столицы страны, но по духу — провинциальные мещане, местечковые пошляки. И эта публика обожает таких писателей, как Радзинский, таких актеров, как Хазанов, таких певцов и певичек, как Борис Моисеев и Лариса Долина… Они млеют от восторга, если удастся познакомиться со своим кумиром, пожать ручку, вручить букетик.

А с Депардье вообще полное родство душ! Тот же самый синдром. Они сами такие же, по выражению Пушкина, переметчики, «для коих ubi bene, ibi patria, для коих все равно: бегать ли под французским орлом или русским языком позорить все русское — были бы только сыты». Они почти всю жизнь бегали под красной звездой, теперь суетятся под двуглавым орлом-мутантом, долгие десятилетия с партбилетом в кармане славили Советскую власть, теперь русским языком позорят все Советское, которое ведь тоже было не французским, а русским. В этом и вся причина их депардьемании.