– Мы все.

– Все?

– Ну да. Деньги попадают в кассу, потом их оттуда забирают…– туманно произнес Зальцелла. – А разве это важно?

У Бадьи отвисла челюсть.

– Важно ли это?

– Опера ведь, – мягко продолжал Зальцелла, – совсем не приносит прибыли. И никогда ее не приносила.

– О чем ты говоришь? Важно ли это? Как ты думаешь, удалось ли бы мне достигнуть успеха в сырном бизнесе, если бы я считал, что деньги не важны?

Зальцелла улыбнулся, но в его улыбке совсем не было юмора.

– Там, на сцене, прямо в этот самый момент, наверняка найдутся люди, которые скажут, что лучше бы вам и дальше заниматься производством сыров. – Он вздохнул и перегнулся через стол. – Видите ли, – продолжал он, – сыр приносит прибыль. А опера – нет. На оперу деньги тратят.

– Но… что же тогда вы с нее имеете?

– Мы имеем оперу. Все очень просто: вы вкладываете деньги – и получается опера, – несколько утомленно произнёс Зальцелла.

– А дохода нет совсем?

– Доход… доход, – пробормотал главный режиссер, потирая лоб. – Пожалуй что нет, за всю свою жизнь я ни разу не сталкивался с этим явлением.

– Так как же тогда выживать?

– Ну, мы как-то балансируем. Бадья обхватил голову руками.

– Ну надо же, – пробормотал он, наполовину обращаясь к самому себе, – а я ведь с самого начала знал, что это заведение большой прибыли не приносит. Но упорно считал, что во всем виновато неправильное управление. У нас такая аудитория! Мы весьма прилично просим за билеты! Теперь же мне сообщают, что по зданию бегает Призрак и убивает людей, а кроме того, прибыли нет и не будет!

Зальцелла просиял.

– О, это и есть настоящая опера, – сказал он просветленно.

Грибо горделиво прогуливался по крыше постоялого двора.

В большинстве случаев кошки нервничают, когда их увозят с привычной территории. Именно поэтому в руководствах по уходу за кошками советуют при переезде смазывать кошачьи лапы маслом: предполагается, что, если животное периодически, поскользнувшись, врезается в стену, это несколько отвлекает его от размышлений на тему, в какую именно стену оно опять врезалось – в свою или чужую.

Но Грибо путешествовал без проблем, поскольку считал само собой разумеющимся, что весь мир – его большая уборная.

Тяжело приземлившись на крышу сарая, он мягко двинулся к небольшому открытому окошку.

Грибо обладал еще одним свойством, а именно: он своеобразно и чисто по-кошачьи подходил к вопросу собственности. Его кредо можно было выразить следующим образом: на съедобные вещи право личной собственности не распространяется – еда принадлежит тому, кто первым наложит на нее свою лапу.

Окно источало самые разнообразные ароматы, включающие в себя запах пирогов с мясом и сливок. Протиснувшись сквозь окошко, Грибо приземлился на полку кладовки.

Разумеется, иногда он попадался. То есть его заставали на месте преступления.

Это и в самом деле сливки. Он направился к цели.

Грибо был уже на полпути к миске, когда дверь отворилась.

Уши Грибо прижались к черепу. Здоровый глаз принялся отчаянно искать пути к отступлению. Но окно находилось слишком высоко, а существо, открывшее дверь, было в длинном платье, которое перекрывало путь старому доброму «нырнуть между ног» и… и… и… выхода не было…

И тут когти его впились в половицы.

О нет… неужели опять началось?…

В морфическом поле Грибо что-то щелкнуло. Налицо была проблема, с которой в личине кота справиться было невозможно. Что ж, тогда изменим подход…

С грохотом посыпалось столовое серебро. Под напором поднимающейся все выше головы полки по очереди ломались. Затем лопнул мешок с мукой, рассыпая белую пыль и уступая место стремительно расширяющимся плечам.

Повариха в ужасе взирала на происходящее. Затем опустила глаза. Потом опять посмотрела вверх. После чего, как будто ее взгляд тащили лебедкой, снова вниз.

А потом она завопила.

И Грибо завопил.

Быстро схватив тазик, он прикрыл ту часть тела, которую в бытность свою котом потребности прикрывать никогда не испытывал.

И завопил опять – на этот раз потому, что облил себе все ноги теплой свиной подливкой.

Лихорадочно шаря пальцами, он нащупал большую медную форму для желе и, прижав ее к паховой области, рванул напролом. Прочь из кладовки, через кухню, через столовую, – и в ночь, на свободу.

Шпион, который как раз ужинал в компании с путешествующим торговцем, положил нож на стол.

– М-да, такое не часто увидишь, – заметил он.

– Что? – Торговец уже давно разучился удивляться.

… – Подобную медную форму для желе. В наше время она стоит приличных денег. У моей тетушки такая была.

Бившейся в истерике поварихе дали выпить хорошую порцию бренди. Несколько работников отправились во мрак искать причину суматохи, но нашли лишь форму для желе, которая одиноко валялась посреди двора.

Дома матушка Ветровоск спала с открытыми окнами и незапертой дверью. Она знала, что беспокоиться не о чем: разнообразные существа, населяющие Овцепикские горы, скорее съедят собственные уши, чем посмеют ворваться к ней. Однако в опасно цивилизованных землях она придерживалась иной политики.

– Эсме, мне и вправду не кажется, что так уж необходимо припирать дверь кроватью, – произнесла нянюшка Ягг, подтаскивая свой конец.

– Осторожность никогда не бывает излишней. И переборщить с ней нельзя, – резонно возразила матушка. – А что, если какой-нибудь мужчина вдруг решит покрутить ручку нашей двери прямо посреди ночи?

– Увы, мы уже не в том возрасте… – печально вздохнула нянюшка.

– Гита Ягг, ты самая…

Ее гневная отповедь была прервана странным водянистым звуком. Он донесся откуда-то из-за стены и продолжался некоторое время.

Потом прервался, а спустя полминуты опять возобновился – непрерывный плеск, постепенно переходящий в звук сочащейся тонкой струйкой жидкости. Нянюшка заухмылялась.

– Кто-то набирает ванну? – предположила матушка.

– …Ну, или кто-то набирает ванну. Одно из двух, – согласилась нянюшка.

Послышались звуки, сопровождающие опустошение третьего кувшина. Затем раздались шаги. Судя по ним, человек вышел из комнаты. Несколько секунд спустя за стенкой открылась дверь, и опять послышались шаги – на этот раз более тяжелые. Еще через краткий промежуток времени загадочный сосед издал целый ряд всплесков и довольно заурчал.

– Ну да, какой-то мужчина принимает ванну, – произнесла матушка. – Эй, Гита, чем это ты там занимаешься?