— Можете звать меня Иваном Ивановичем. Вы считаете свое положение достаточно серьезным?

— А вы нет?

— Хм… оно может быть и хуже.

— Да куда уж!

— Поверьте, есть куда.

— Это вы на Умарова намекаете? Так не выйдет. Прямых улик нет, а на косвенных даже наш суд обвинительного приговора не вынесет. Тем более, учитывая нашу «любовь» к преступникам и повальную тягу к гуманизации…

— А по другим статьям?

— Лет пять-шесть могу и схлопотать, — согласно киваю я. — Годика через два подам на условно-досрочное. И выйду.

— Не боитесь в лагерь-то попасть? Вы же в прошлом офицер спецслужб… там таких не любят.

— Так я не в обычный лагерь и попаду. Там все такие будут. А касательно боязни… так опосля Африки тот лагерь раем покажется. Можете сами попробовать.

— Воздержусь… А Марков-то вас недалеким «сапогом» считает! Ошибается капитан.

— Вот майором и не станет.

— Не хотите с ним на контакт идти?

— Я на идиота сильно похож? Щас, буду я ему задачу облегчать! Вот нагадить — завсегда и с удовольствием.

— Есть чем?

— На суде и поговорим.

Седовласый удовлетворенно кивает.

— Вы считаете все происходящее провокацией?

— Подставой.

— Суть дела это не меняет. Да, вы правы. Все дело специально подстроено.

— Кто б сомневался!

— Но доказать вы этого не сможете.

— Попробую.

— Поверьте, не выйдет. Тут, знаете ли, тоже не лопухи.

— И что вы от меня хотите?

— Отчета о вашей последней командировке.

— Он есть в секретариате управления. Раз вы до меня добрались и Хлебова построить смогли, то без проблем сможете его получить.

— Уже получили.

— Так что ж вам еще надобно?

— Ваш отчет был тщательно изучен. На первый взгляд там все правильно.

— На второй — тоже.

— А вот на третий… Зачем посылать боевого офицера, специалиста по силовым операциям и опытного спеца по организации «несчастных случаев», для проверки второстепенных подразделений? Да еще не по вашему профилю деятельности.

— У данного спеца работы по основному профилю давно уже нет. И не предвиделось в дальнейшем. Года три уже на разработке подозрительных лиц сижу. Я уходить хотел, генерал и выдвинул условие — проведешь инспекцию, подпишу рапорт. Или будешь бегать по коридорам до посинения в глазах. Все огрехи тебе припомнят.

— Даже так? Звучит логично. Вполне в духе Хазина.

— Проверяйте…

— Вы так не хотите на свободу?

— Я вам не верю. Сейчас и здесь вы можете мне небо в алмазах пообещать. А вот когда я расколюсь…

— Есть что сказать?

— А то ж! И схлопотать лет десять за разглашение гостайны. Я же не все время бумажки перекладывал. Сдается мне, вы на некоторые, не столь уж и отдаленные, события нацелились. Так что здесь я вам не помощник. Воюйте сами. От этого срока даже вы меня не отмажете.

Дядька снова кивает.

— А вы умный человек! Ни одного противоречия не нахожу — все правильно изложено.

— Так оно и есть.

— Не так… И вы это знаете. Ладно, не вышло у нас с вами разговора, жаль… Подумайте, время пока еще есть…

Вернувшись в камеру, долго сижу на краю лежанки. Прочие ее обитатели мне не особо докучают, самый приставучий позавчера схлопотал по рылу, и на всех остальных это произвело должное впечатление. Так… все идет, как меня и предупредили. Нарисовался-таки представитель заказчика. Теперь вся надежда только на тех, кто сейчас остался за этими стенами. Очень бы хотелось надеяться на то, что уж они-то не зевнут.

Через пару часов, аккурат перед ужином, в камеру подсунули еще одного постояльца. Мужик уже в годах, по обрюзгшей ободранной морде легко читалось его недалекое прошлое и предполагаемое будущее. Войдя в камеру, он понуро застыл у дверей. Желающих пустить его на ночлег рядом с собой тут явно не наблюдалось. Вздохнув, он снял с себя пиджак и, свернув, положил на пол. Уселся и тут же охнул, схватившись за поясницу.

— Эй, страдалец! — негромко окликаю его. — С краешка место есть. Только сразу предупреждаю, набздишь или еще что — на полу у двери спать будешь!

— Благодарствую! — обрадованно откликается он. — Я тихонечко!

А разит от него…

— В ногах лежать будешь!

— Да-да! — соглашается мужик. — Я туточки, тихонько!

Утром допроса не было. Часам к одиннадцати нас всех вывели во внутренний дворик — подышать воздухом.

Первое время дежурный полицейский еще поглядывал в нашу сторону, потом достал из кармана сигареты и щелкнул зажигалкой.

— Ну, как тебе тут? — еле слышно прошептали у меня за спиной.

— Хреново, Степаныч! Сил больше терпеть нету уже. Так и заехал бы в рыло некоторым особо упертым здешним обитателям.

— Обожди пока. Нельзя тебе себя раскрывать. Все дело псу под хвост пойдет.

— Да знаю я… Что там с генералом? Неужто и впрямь помер?

— Хуже, Сережа. Застрелился Петрович.

— Как это?

— Шансов не было. Против химии он не потянул бы. Зато двоих с собой забрал.

— Кто?

— Из наших… есть еще такие… христопродавцы.

— И что на службе?

— Сообщили, мол, инфаркт. Бумаги описали сразу же, искали долго.

— Еще кто?

— Профессор. Этот на машине разбился.

— Сам?

— Оторваться от хвоста пытался. Так что, сам понимаешь — все концы в воду.

— Я еще есть. Самое время и меня… того…

— Сбрендил? Про тебя, кроме меня, и не знает никто. И эти… дюже шустрые, только догадываются. Толком же ничего и не понятно никому.

— А мой отчет?

— Нет никакого отчета. И не было никогда.

— Понятно…

— Срок тебе, скорее всего, припаяют. За боеприпасы и мордобой. Ничего, тут мы им подгадим основательно, много не дадут. Алкаша твоего еще вчера грузовик сбил… не повезло… меньше пить надобно… Совсем всерьез тебя тащить нельзя, поймут, что нужен, и тогда уже вцепятся изо всех сил. А так… на зоне кого надо предупредим. Сделают тебе УДО.

— Так этот, визитер вчерашний, намекал, что раскусил меня.

— Полковник Михалков. Второй главк. Умный, собака, оттого и опасен. Хоть и полковник, но одна из ключевых фигур. Как ты вывернулся?