В тот же миг темное тяжелое чувство овладело Оливией. Стараясь не поддаваться этому чувству, Оливия ответила:

– Не понимаю, о чем ты, Энн. О рождественских подарках? Я отправляла детям подарки на Рождество.

– Да, но… – мямлила Энн, – это было на Рождество, а сейчас…

– Ну, от вас не было никаких известий, – сказала Оливия, – так что, возможно, подарки до детей не дошли.

– Нет, мы их получили. – Энн наклонилась к Теодору: – Помнишь тот грузовик?

Мальчик вздернул плечо и отвернулся. Тем не менее они продолжали стоять в дверях, эта свиноматка с ее двумя отродьями от разных мужчин, стояли в ожидании, словно Оливия была обязана им что-то выдать, – что, интересно знать? Она буквально прикусила язык, чтобы не ляпнуть: «Похоже, грузовик тебе не понравился». И не спросить девочку: «А как насчет куклы? Очевидно, она тебе тоже не понравилась?» Оливия заставила себя не произнести вслух: «В мое время мы благодарили людей, присылавших нам подарки». Далось ей это с большим трудом, однако она промолчала. Вскоре Энн сказала детям:

– Ладно, давайте ложиться спать. Поцелуйте папочку.

Дети подошли к Кристоферу, чмокнули его в щеку, а на Оливию даже не взглянули. Ужасные, ужасные дети и их ужасная мать. Но маленький Генри вдруг сполз с отцовских колен и, волоча шарф по полу, поковылял к Оливии.

– Пивет, – сказал он. И улыбнулся ей!

– Привет, – ответила Оливия. – Привет тебе, маленький Генри.

– Пивет, пивет. – Малыш протянул Оливии шарф: – Сасибо.

Нет, все же он Киттеридж. Настоящий Киттеридж.

– Твой дедушка гордился бы тобой, – сказала Оливия внуку, и тот разулыбался, пуская слюни.

Кристофер оглядывал комнату.

– Мам, здесь все выглядит как-то по-другому, – с неудовольствием заметил он.

– Ты долго отсутствовал, – сказала Оливия. – Все меняется, а твои воспоминания остаются прежними.

* * *

Оливия была счастлива.

Она осталась наедине с сыном. Маленького Генри уложили спать наверху, его мать с самой младшенькой устроились там же. Старших детей упаковали в кабинете на раскладном диване. Свет от торшера в углу падал на Кристофера. Больше Оливии ничего не надо было – только сидеть вот так вдвоем с сыном. Глаза Криса казались такими ясными, а лицо спокойным. Седина в его волосах по-прежнему изумляла Оливию, но выглядел сын хорошо. Он много и подробно рассказывал о своей подиатрической практике, о молодой женщине, работавшей у него ассистенткой, о том, какую страховку ему приходится выплачивать, и о страховках его пациентов, – Оливии было неважно, о чем он говорил, лишь бы его слова были обращены только к ней… Крис рассказал об их жильце, но не о парне с попугаем, визгливо выкрикивавшим «хвала Господу» каждый раз, когда кто-нибудь неприлично выражался, а о новом жильце, молодом парне, и его девушке, которые, вероятно, скоро поженятся. Он говорил и говорил, ее сын. Оливия устала, но подавляла зевоту – она могла бы слушать его вечно. Даже если бы он читал ей алфавит, она бы сидела и внимала.

Когда он наконец ушел спать, растопырив ладонь на прощанье – «ладно, мам, спокойной ночи», – она задержалась в гостиной. Из-за того, что горела лишь одна лампа, вода за окном казалась черной, а маяк на Хафуэй-Рок – крошечным красным огоньком; вместительное крыльцо, где она совсем недавно поставила деревянные стулья, безмятежно и терпеливо дожидалось рассвета. За последние месяцы это был первый вечер, когда она не разговаривала с Джеком, и ей не хватало беседы с ним, но в то же время она сейчас была где-то очень далеко от него. И вдруг в кабинете раздался дикий вопль: «Мама!» Сердце у Оливии заколотилось, она вскочила настолько проворно, насколько смогла, и двинула к кабинету. На пороге стояла Аннабель. Увидев Оливию, девочка отшатнулась и опять завопила: «Мама!»

– Будь добра, прекрати, – сказала Оливия. – Твоя мама страшно устала. Дай ей поспать.

Аннабель с треском захлопнула дверь. Оливия выждала немного и отправилась наверх в свою спальню. Но чуть позже она услышала шаги ребенка – Аннабель, кто же еще, поднималась по лестнице, а затем девочка вошла в комнату родителей. «Ну разве не паршивка», – подумала Оливия. Послышался усталый сонный голос Энн, но Оливия уже сидела за компьютером, читая письмо от Джека: «КАК У ВАС ТАМ???? Я скучаю по тебе, Оливия. Пожалуйста, очень прошу, напиши, как только сможешь».

И она ответила: «Тут столько всего! Долго рассказывать. Я тоже по тебе скучаю».

И в то же время она была бы не прочь одернуть его: «Кончай, Джек. Дел у меня по горло. Не могу же я разорваться между гостями и тобой!» Казалось, будто пять сотен пчел жужжали у нее в голове.

* * *

В ту ночь Оливия долго не могла заснуть. Словно восторженная школьница, она припоминала снова и снова разговор с Крисом – как же она по нему соскучилась! – а когда проснулась, на кухне уже было шумно. Она торопливо вылезла из постели; обычно она вставала очень рано и никак не ожидала, что Энн с Крисом – и все их дети – соберутся завтракать раньше нее. И однако, спустившись на кухню, она обнаружила там всех своих гостей, одетых и причесанных. Оливия была не из тех, кто расхаживает в халате перед людьми, с которыми она, по сути, мало знакома.

– О, привет, – сказала она, запахивая халат поплотнее.

И не услышала в ответ ни звука. Старшие дети смотрели на нее с нескрываемой враждебностью, которую Оливия кожей чувствовала, и даже маленький Генри помалкивал, сидя на коленях у матери.

– Мама, ты не купила «Чириос»? – спросил Кристофер. – Я же говорил тебе, нам нужен «Чириос».

– Разве? – Если сын и упоминал об этом, в памяти Оливии ничего подобного не отпечаталось.

Крис и Энн переглянулись.

– Я съезжу, – вызвалась Энн. – Только объясните, куда ехать.

– Нет, – сказал Кристофер. – Я поеду, ты останься.

Крис договорить не успел, как слово взяла Оливия:

– Нет, поеду я. Всем оставаться на месте.

Оливия поднялась к себе, наспех оделась, прихватила куртку и большую черную сумку, миновала кухню почти бегом и поехала в торговый центр «Коттл». День выдался солнечным. И хотелось Оливии лишь одного – поговорить с Джеком. Но она выскочила из дома без сотового! И куда подевались телефоны-автоматы? Она была расстроена и спешила, зная, что дети дома ждут «Чириос». «Джек, Джек, – мысленно звала она. – Помоги мне, Джек». И зачем он покупал ей сотовый, если она забывает брать телефончик с собой? Наконец, отъезжая от магазина с пакетом, набитым «Чириос», она заметила в глубине стоянки телефонную будку; заново припарковавшись, Оливия рванула к будке. Четвертак в кошельке она нашла не сразу, а когда нашла и сунула монету в автомат, гудка в трубке не услышала. Чертов телефон не работал. Оливия была готова разгромить эту будку.

На обратном пути ей пришлось держать себя в руках, иначе она бы врезалась в кого-нибудь. Плюхнув бумажный пакет с «Чириос» на кухонный стол, она сказала: