За обедом Ирина Петровна попыталась задать ненавязчивые, политкорректные вопросы о жизни, а Саша попыталась дать максимально размытые, ни к чему не обязывающие ответы и вежливо спросить «как дела?», не рассчитывая ни на что, кроме ответной улыбки и нескольких слов о дальней командировке дяди Славы.

— Да, жаль, что ты с папой не увидишься, — сказала Нина, ни секунды не веря в то, что кому-то жаль.

— Жаль, — сказала Саша.

— Очень жаль, — Ирина Петровна посмотрела на маслины в салате с тунцом. — Но если вдруг что-то понадобится, — сразу ко мне, хорошо?

— Хорошо, — Саша улыбнулась и подумала о том, что холодные глаза не мешают человеку быть хорошим. — Я, наверное, пойду. Еще раз попробую прогуляться.

Саша встала из-за стола, и Нина вспорхнула вслед за ней.

— Погодите секундочку! Вы посмотрите, кто прогуливает работу! — Нина бросилась на шею молодому человеку, на которого вытаращились все тетки в кафетерии.

— Это Дима, — удовлетворенно кивнула Ирина Петровна.

— Я поняла.

Высокий, красивый, с роскошными волосами. Да еще врач. Да еще, судя по глазам и улыбке, обворожительный и не высокомерный. Повезло.

Саша не любила долгие знакомства, понуждающие к расспросам «по анкете», так что, налюбовавшись чудесной шевелюрой Димы, послушав его рассказы про пациентку с мигренью, настаивавшую на том, что у нее рак мозга; про регистратуру, где снова потеряли карту Ивана Ивановича; про сломанный аппарат УЗИ и про то, что единственный достойный хирургический медбрат взял больничный, она быстренько слиняла в город.

Размах. Расстояния. Метры, километры, световые года. Смелость улиц, переходящих друг в друга, бесстрашие территорий, знающих, что протяженности не будет конца, а стремление вперед никогда не станет предельным. Зона беспрестанно расширяется в глазах того, кто наблюдает за ней, или думает, что наблюдает за ней — из окна квартиры, с берега моря или из переулка. Каждый раз, совершая шаг, крохотный поступок, Саша представляла его огромным, требующим ответственности и усилий. Короткое письмо, пустяковое поручение, домашнее задание, даже «смс»-сообщение или незатейливое объяснение маршрута из пункта А в пункт Б прохожему — все это Саше давалось с трудом, будто любое действие имело значение в масштабах мегагалактики, отзывалось в ней эхом, достигало неведомого края вселенной. События чередовались, но не переставали происходить, бросая вызов, недвусмысленно намекая на необходимость постоянно развиваться, шагать широко, совершать все более обдуманные и все более страшные по своему размаху поступки, раздвигать границы. Мысли об этих грандиозных поступках, на которые когда-то придется решится, которые когда-то должны уйти в завершенное прошедшее время, сводили с ума до такой степени, что Саша не могла вдеть иголку в нитку — не то что нырнуть в открытый океан.

Однажды она рассказала Адхену о том, как сидела в кресле у парикмахера, наблюдала за администраторшей и другими людьми, которым стригли волосы, делали прически, перманент, окраску, мелирование и ламинирование, сидела-сидела в кресле да и пришла в ужас. Она вдруг забыла о том, что на вопросы нет ответов. Зачем я ем кашу? Чтобы в организм поступали полезные вещества. Зачем полезным веществам поступать в организм? Чтобы хорошо работала пищеварительная система и все другие системы организма. Зачем системам организма хорошо работать? Чтобы человек хорошо себя чувствовал. Зачем человеку хорошо себя чувствовать? Чтобы он мог работать, путешествовать, стричь волосы у парикмахера. Зачем человеку работать, путешествовать, стричь волосы у парикмахера? Чтобы соблюдать режим работы и отдыха, чтобы волосы росли здоровыми, чтобы хорошо выглядеть. Зачем? Чтобы хорошо себя чувствовать, чтобы растить детей, чтобы работать, чтобы реализовывать планы, чтобы заниматься любимым делом, чтобы получать удовлетворение, чтобы хорошо себя чувствовать, чтобы работать, чтобы растить детей, которые будут работать, чтобы хорошо питаться, чтобы хорошо себя чувствовать, чтобы работать, чтобы знать, что… Что? Что? Что? Саша забыла, что цепочка глупых вопросов и ответов не заканчивается ответом. Она заканчивается вопросом, и вопрос этот либо переводится в шутку, либо приводит в ужас. Адхен тогда встревожился, он хотел продолжить разговор, но Саша, единожды ужаснувшись, обратила все в шутку.

На Невском около большого «Стокманна» люди столпились в ожидании автобуса. Старик в расстегнутой зеленой ветровке, с бородой, длинными волосами, и желтоватым, как будто загорелым лицом, обосновался у прилегающего к проезжей части края тротуара, крепко ухватившись за столб дорожного знака и выкрикивал только одно слово: «Помогите!» Он делал паузы, приседал и покачивался, словно его опора была мачтой корабля, а тротуар — бушующим океаном. Люди смотрели на часы, вглядывались в горизонт, переминались с ноги на ногу и не обращали на деда внимания. Подъезжали автобусы, увозили одних, оставляли других, лица менялись, старик продолжал звать на помощь.

Саша подошла к нему поближе. Пахло от него не так, как от бездомного. Не мочой и грязью, а одеколоном.

— Вам помочь? — спросила Саша, широко распахнув глаза — распахнутый взгляд ее подсознание считало более проникновенным.

— Нет! — резко выкрикнул старик, отпустил столб дорожного знака, испуганно отскочил в сторону, побежал к «Стокманну», оперся спиной о стену дома.

Саша удивилась и снова подошла к деду.

— Вам плохо? — она задала вопрос вкрадчиво, чуть склонив голову.

— Да.

— Вызвать вам амбуленцию?

Старик молчал и смотрел на Сашу подозрительно.

— Вызвать врача? — Саша переформулировала вопрос.

— Да, — старик кивнул.

— Хорошо.

Саша достала айфон, набрала в русском гугле «вызвать спасателей» и быстренько нашла номер скорой помощи.

— Здравствуйте. Я на Невском сто четырнадцать, человеку плохо.

— Кем вы ему приходитесь? — спросила женщина из «скорой».

— Никем. Я просто… проходила мимо.

— Тогда почему вы звоните?

— В смысле? Я же говорю: человеку плохо!

— Он в сознании?

— Да.

— Тогда почему вы звоните? Дайте ему тру бку.

Саша протянула старику трубку, он замахал руками и сделал шаг назад.

— Он не может говорить. Ему плохо.

— Как его зовут? У него есть при себе документы?

— Не знаю. Я не смотрела.

— Так посмотрите.

Саша сделала шаг вперед со словами: «Простите, у вас есть… что-нибудь? Документы?» И пальцами дотронулась до молнии на ветровке старика. Тот схватился за голову, закричал: «Я ничего не сделал! Ничего не сделал!»

— Я слышу, он вроде разговаривает…

— По-моему, у него что-то с головой.

— Это не по нашей части.

— Но он говорит, что ему плохо. Ему плохо прямо посреди улицы. Он не может идти и задыхается. — Саша секунду помолчала. — Я проверила пульс. Едва… трогается, то есть щупается, — она решила, что небольшая ложь во спасение не помешает.