Очередь безработных у биржи труда в Марселе. 1930‑е годы. РГАКФД

Стандартная модель стала обобщенным описанием успешного пути индустриализации. В данную модель включаются 4 главных фактора, обеспечивающих рост национальных экономик в конце XIX-начале XX в.: тарифы, железные дороги, банки, образование. Для стран догоняющего развития требовалось достичь уровня экономического роста, превышающего рост пионеров индустриализации, а значит, необходимо было умело использовать тарифную политику для создания благоприятных условий в формировании рынка, организовывать максимально разветвленную транспортную железнодорожную инфраструктуру, поддерживать жизнеспособную и эффективную банковскую сеть, способствовать распространению массового образования. Стандартная модель экономического развития хорошо применима к странам с поздней индустриализацией (например, к России, Японии, Индии, к странам Латинской Америки). Интересно сравнить экономический опыт России и Японии, переживших период реформ в конце XIX в. («Великие реформы» и реформы Мейдзи), период имперской индустриализации (1880-1917 и 1905-1940 гг.) и период быстрого роста (1950-1980 и 1950-1990‑е гг.)

Желание «догнать» богатые страны декларировалось во многих странах Азии, Африки и Латинской Америки. В условиях «великого расхождения» между странами Запада и остальным миром в XX в. постоянство темпов роста оказалось весьма существенным. Сократить отставание благодаря стратегии индустриального рывка удалось немногим странам, прежде всего Японии, Южной Корее, СССР, в конце века к этим странам стал присоединяться Китай (см. график 4).

Великие империи Востока, издревле манящие европейских путешественников, пленяли своими богатствами и диковинами, известными по рассказам Марко Поло. Экономисты не разделяли мнения о процветающем Востоке, по–разному объясняя его отсталость. Обращаясь к примеру Китая, А. Смит видел его отставание в запрете на внешнюю торговлю и слабых гарантиях частной собственности, Р. Мальтус — в высокой рождаемости, К. Маркс — в докапиталистической социальной структуре, подавляющей индивидуальную инициативу. С классиками не согласны представители так называемой калифорнийской школы экономической истории, доказывающие в своих работах, что китайская правовая система была сопоставима с европейской, а китайская семья поддерживала рождаемость на довольно низком уровне. И если показатели производительности труда и уровня жизни почти одинаковы с разных сторон Евразии, то причиной успеха европейской промышленной революции, а с ней и выгодного положения в «великом расхождении» можно считать месторождения каменного угля и коммерческие выгоды глобализации, ставшие доступными Англии еще в XIX в. На основе наблюдений за развитием индийской текстильной промышленности исследователи сегодня приходят к важному выводу, что асимметричные технические изменения вкупе с глобализацией способствовали промышленному развитию западных стран и одновременно деиндустриализации древних производящих экономик Азии. Этот вывод существенно меняет отношение к азиатским экономикам, которые неверно считать «традиционными», так как их слабая развитость стала как раз результатом первой волны глобализации XIX в.

График 4

Распределение мирового промышленного производства [28]

Дезинтеграция мировой экономики. Главным последствием Первой мировой войны была деглобализация экономики. Если развитие империализма на рубеже XIX-XX вв. способствовало интеграции экономики, хотя часто на неравных условиях с очевидными преимуществами метрополий, то Первая мировая война запустила обратный процесс. Помимо прежде невиданных человеческих потерь и разрушений война оказала негативное долгосрочное влияние на мировое хозяйство. Конечно, в годы войны правительства всех воюющих стран усилили контроль за производством, использованием рабочей силы, а вслед за ними и за ценами. Такие меры стали причиной постепенно проявляющихся диспропорций отраслевого развития экономики (прежде всего в Западной Европе). Но ключевым показателем дезинтеграции стал существенный спад мировой торговли. Если экономические лидеры начала XX в. (прежде всего Великобритания, Германия, США, Франция) были устойчивыми партнерами, то в межвоенный период экономические связи либо ослабели, либо и вовсе пресеклись. Таким образом, государственный контроль и разрыв международных связей серьезно изменили положение и на рынках Азии и Латинской Америки, где зависимость от темпов роста в Европе и США стала болезненным поводом к поискам путей выхода из экономического кризиса. Стоит обратить внимание на то, что война сильно ударила по равновесию в мировом сельском хозяйстве. Рост спроса на продукты питания оказался крайне высоким в тот самый момент, когда в условиях войны многие производители и потребители оказались отрезаны от мирового рынка.

Самым резонансным вопросом среди экономических итогов Первой мировой войны стал вопрос о репарациях. Под репарациями с 1919 г. стали понимать форму материальной ответственности за ущерб, причиненный вследствие правонарушения, в частности, возмещение государством по мирному договору ущерба, причиненного другим подвергшимся нападению государствам. Главным отличительным свойством репараций должна была стать их обоснованность с точки зрения реального нанесенного материального ущерба. Репарационный вопрос стал одним из ключевых в мировой политике с 1920 по 1933 г. По сути он сформулировал международную финансово–экономическую повестку дня ведущих держав, так как с самого начала после отказа США списать долги стран Антанты репарационные выплаты оказались напрямую связаны с военными долгами союзников. Предложенная на Парижской конференции 1921 г. сумма в 269 млрд золотых марок казалась фантастической, но политически обоснованной. Лозунг «Немцы заплатят за все» оказался сильнее точных расчетов масштабов материального ущерба стран Антанты. Уместно вспомнить, что Дж. М. Кейнс ушел из британского министерства финансов именно из–за резкого несогласия с непомерными репарациями, наложенными на Германию. Его брошюра о финансовой катастрофе, ожидающей побежденных, и предстоящих победителям убытках от неизбежного дефолта сделала автора влиятельным за пределами академических кругов задолго до публикации «Общей теории занятости процента и денег». Лондонский ультиматум того же 1921 г. снижает сумму до 132 млрд золотых марок, что опосредованно свидетельствует о весьма условной точности репарационных расчетов. После ввода французских войск в Рурскую область под предлогом невыполнения Германией своих, в том числе и финансовых, обязательств, начинает разрабатываться экономическая программа, вошедшая в историю как план Дауэса, где сумма репараций разделялась на необходимые к выплате 5,4 млрд марок до 1928 г. и по 2,5 млрд ежегодно с 1929 г., причем государственные доходы Германии рассматривались залогом для выполнения данных экономических обязательств, а для первого взноса предоставлялся заем в 800 млрд золотых марок. В условиях экономического кризиса в 1930 г. принят и план Юнга, предполагавший погашение 34,5 млрд золотых марок репараций Германии к 1988 г. — снижение репарационного бремени рассматривалось как удачное решение для покрытия расходов на текущие экономические проблемы с погашением долгов победителей перед США. На