Таким в то время было подчинение правителей власти Наполеона.

Между тем Наполеон всё еще ждал результата переговоров Лористона и генерала Нарбонна. Он надеялся победить Александра одним только видом всей своей армии и в особенности внушительным блеском своего пребывания в Дрездене. Спустя несколько дней он сам сознался в этом в Познани, отвечая генералу Дессолю: «Собрание в Дрездене не склонило Александра к миру, поэтому ждать мира можно только от войны!»

В этот день он говорил только о своих былых победах. Это выглядело так, будто он сомневался в будущем и возвращался в прошлое, считая необходимым вооружить себя самыми славными воспоминаниями, чтобы встретить большую опасность. Очевидно, что теперь Наполеон чувствовал необходимость обманывать самого себя мнимой слабостью характера противника. Поскольку время большого похода приближалось, он сомневался в его определенности, поскольку не обладал более ни сознанием своей непогрешимости, ни воинственной уверенностью, которую придают огонь и энергия молодости, ни тем инстинктом успеха, который эту определенность порождает.

Впрочем, эти переговоры были не только попыткой к миру, но и военной хитростью. Он надеялся таким путем повлиять на русских, которые окажутся либо достаточно небрежными, и силы их будут разбросаны, что даст возможность Наполеону захватить их врасплох, либо же, собрав свои силы, они станут настолько самонадеянными, что осмелятся его ждать. И в том и другом случае война кончилась бы одним решительным ударом и победой.

Но Лористон не был принят Александром.

Что же касается Нарбонна, то он не заметил у русских ни уныния, ни похвальбы. Из всего того, что говорил император, Нарбонн заключил, что там предпочитают войну постыдному миру, однако всё же русские будут остерегаться вступать в бой с таким опасным противником и сумеют принести какие угодно жертвы, чтобы затянуть войну и отбить у Наполеона охоту к ней.

Этот ответ, полученный Наполеоном в самый разгар его славы, был оставлен им без внимания. Если уж надо сказать все, то я прибавлю, что один важный русский сановник[15]тоже содействовал заблуждению императора. Думал ли он это в действительности, или же только притворялся, но этому сановнику всё же удалось убедить Наполеона, что русский император всегда отступает перед затруднениями и что неудачи легко повергают его в уныние. К несчастью для Наполеона, воспоминание об уступчивости Александра в Тильзите и Эрфурте подкрепляло это ложное мнение!

Наполеон оставался в Дрездене до 29 мая, гордясь уважением, которое он знал как отблагодарить, демонстрируя Европе принцев и королей, представителей древнейших семейств Германии, которые теперь составляли многочисленный двор правителя, возвысившего себя самостоятельно. Видимо, он наслаждался, умножая шансы в великой игре фортуны, общаясь с ними в обычной манере и приучая к ним всех, в том числе самого себя.

Наконец, сгорая нетерпением поскорее победить русских и прекратить немецкие изъявления чувств, стеснявшие его, Наполеон покинул Дрезден. В Познани он оставался лишь столько времени, сколько это было нужно, чтобы понравиться полякам. Он не поехал в Варшаву, так как война не требовала этого, а там он нашел бы только политику. Он остановился в Торне, чтобы осмотреть его укрепления, склады и войска.

Там его ушей достигли жалобы поляков, которых наши союзники беспощадно грабили и оскорбляли. Наполеон обратился к Жерому со строгими упреками и даже угрозами. Но он понимал, что напрасно расточает их, так как действие его слов теряется среди слишком быстрого движения войск.

Притом же всякая вспышка у него быстро проходила, и тогда, поддаваясь чувству природной доброты, он сожалел о своей вспыльчивости и даже старался смягчить причиненную им неприятность. Вдобавок он мог упрекнуть себя в том, что сам был причиной беспорядков, так сильно раздражавших его. Если запасов провианта и было достаточно, и они были хорошо распределены на расстоянии от Одера до Вислы и Немана, то всё же не хватало фуража, не так легко перевозимого, и наши кавалеристы бывали вынуждены резать зеленую рожь на корню и снимать соломенные крыши с домов, чтобы дать корм лошадям. Правда, они не ограничивались только этим; но если дозволяется одно бесчинство, то как запретить другие?

А что будет на другом берегу Немана? Император рассчитывал на множество легких телег и тяжелых повозок, каждая из которых должна была перевозить груз весом в несколько тысяч фунтов[16]через песчаные территории, которые с трудом пересекают телеги с грузом в несколько центнеров. Эти транспортные средства были организованы в батальоны и эскадроны. Каждый батальон легких телег, называемых comtoises, состоял из 600 повозок и мог перевозить 6000 центнеров муки. Батальон тяжелых повозок, которые тянули быки, перевозил 4800 центнеров. Кроме того, было 26 эскадронов тяжелых повозок, перевозящих военное снаряжение, большое количество повозок с разными инструментами, тысячи артиллерийских и госпитальных повозок, материалы для ведения осады и постройки мостов.

Повозки с провиантом должны были разгружаться на складах, созданных на Висле. Когда армия проходила через эту реку, солдатам следовало запастись провизией на двадцать пять дней, не делая при этом остановки, но не поедать ее до тех пор, пока они не перейдут Неман. В итоге наибольшая часть этих транспортных средств выбыла из строя — и из-за того, что солдаты очень плохо служили в качестве проводников военных конвоев, а мотивы чести и честолюбия не способствовали поддержанию дисциплины, но главным образом потому, что повозки были слишком тяжелыми для этих дорог, расстояния слишком большими, что приводило к усталости и лишениям; несомненно, что большинство этих повозок едва достигли Вислы.

Армия сама добывала провиант во время этого марша. Страна была богатой — повозки, скот, провизия всякого рода изымались, всё буквально сметалось. Несколько дней спустя, на Немане, награбленное было брошено ввиду трудностей перехода, сопровождаемого стремительными движениями врага, и это делалось с индифферентностью, равной жестокости, с которой оно ранее захватывалось.

Однако важность цели оправдывала беспорядочность этих действий. Она заключалась в том, чтобы застать русскую армию врасплох — собранную воедино или рассредоточенную; короче говоря, взять ее в кольцо силами четырехсот тысяч солдат. Война, худшее из бедствий, будет таким образом сокращена во времени. Наши длинные и тяжелые грузовые повозки осложнили бы наши переходы. Значительно удобнее жить за счет ресурсов страны, и впоследствии мы должны компенсировать свои потери. Но излишнее зло причинялось наряду с необходимым злом, ибо кто способен остановиться во время плохого дела? Какой начальник может нести ответственность за толпу офицеров и солдат, рассеявшихся по стране для сбора провианта? Кому жаловаться? Кого наказывать? Всё делалось в ходе быстрого марша, и не было времени искать виновных и проводить расследование. Между вчерашним и завтрашним делом сколько было других дел! В то время дело, на которое обычно отводился месяц, совершалось за один день.