— Ну, входи! — В дверь снова постучали, и я со вздохом поднялся с кровати — проверить, не оставил ли ключ в запертой двери. Нет, засов был отодвинут, а ключ остался со стороны Шарлота. — Надо же, какие церемонии! Я тебя не узнаю…

На пороге стояла Виржини.

Я покраснел.

— Ой, я думал это…

— Мой брат? Нет, он ужинает. Напивается вместе с отцом, пока мать кудахчет, старшая сестра вежливо улыбается, а младшая украдкой пытается налить себе вина и дуется, что ей не разрешили за тобой ухаживать.

— Почему ты не с ними?

— Мне разрешили остаться у себя. Мама думает, что мне это необходимо после… — она печально улыбнулась, — …пережитого. Но мне захотелось тебя отблагодарить.

Тут я позволил себе рассмотреть Виржини. Она была на два года младше меня. Уголок ее рта всегда был чуть приподнят, словно она посмеивалась над нелепостью окружающего мира. Шарлот считал, что это — результат серьезной детской травмы. Может, так оно и было. Но Виржини порхала вокруг моих забот и фантазий легко, точно перышко, и при всем желании не смогла бы разбить их тонкую скорлупу.

— Что такое?

— Ты очень красивая.

Она покраснела и нахмурила брови.

— Марго красивая, Элиза — хорошенькая. А мне красоты не досталось. И только посмей сказать, что для тебя я всегда буду самой красивой…

— Покажи мне мужчину, который считает иначе.

— Мужчину?.. — хитро переспросила Виржини.

Настал мой черед краснеть и хмуриться. Она заулыбалась.

Я коснулся ее лица: она немного поморщилась, а потом прильнула щекой к моей руке и закрыла глаза. «Ну, и чего ты разволновался? — спросил я себя. — Жанну —

Мари ты целовал охотно и без всякого стыда». Других тоже. Девочку на балу прошлой зимой. Судомойку в академии.

— У тебя рука дрожит, — прошептала она.

— От потрясения. Доктор сказал, это от потрясения. — Я осторожно склонился и поцеловал ее в уголок губ.

Виржини распахнула глаза, но подставила мне губы, и мы поцеловались вновь. Второй поцелуй получился медленным и нежным: мы коснулись друг друга лишь уголками губ.

— Виржини… — Я попробовал ее имя на вкус и улыбнулся: она приподняла голову, глаза ее были закрыты, а рот приоткрыт.

— Я никогда прежде… — Виржини умолкла. — Я первый раз…

Поверх белой ночной сорочки на ней был шелковый халат. Может, она хотела пораньше лечь спать. Или доктор велел ей не вставать с постели. Я понятия не имел, что она делает в комнате Шарлота, но это не имело значения. Она была прекрасна — остальное неважно.

— Еще, — прошептала Виржини.

Я запустил пальцы в густые длинные волосы и повернул ее голову к себе, чтобы поцеловать как положено. Она открыла рот, и я ощутил сладкое дыхание. Третий поцелуй был глубже, чем первые два, но столь же неторопливым. Виржини была как во сне, и ее дрему не нарушил даже поцелуй в шею. Моя рука скользнула ниже и сквозь шелковый халат погладила мягкую грудь. Я ждал, что она отстранится, закричит или хотя бы просто схватит меня за руку. Однако она лишь вздрогнула и прикусила нижнюю губу, когда мои пальцы сомкнулись вокруг ее груди. Так мы стояли секунду или две: под моими пальцами ее сосок стал твердым, как горошина.

— Я пойду, — прошептала она.

— Не сейчас.

Я развязал пояс на ее халате и стянул его с плеч, обнажая белоснежную сорочку с пуговицами-жемчужинами. Как только я взялся за первую, Виржини попятилась.

— Жан-Мари!

Я дрожащими пальцами потянулся за ней.

— Позволь…

Она молча смотрела, как я расстегиваю первые четыре пуговицы на сорочке и обнажаю тяжелые груди с темными сосками в светлых кружках. От них, точно жаром, пахнуло мылом и апельсиновой водой. Ни о чем не думая, я наклонился и стиснул один сосок губами. Виржини схватила меня за волосы, на миг прижала к себе и сразу оттолкнула. Ее глаза были широко распахнуты, рот приоткрыт.

— Так нельзя!..

Она запахнула сорочку, отвернулась и яростно отбросила мою руку, когда я потянулся за ней.

— Зачем ты пришла в комнату Шарлота? — выпалил я первое, что пришло на ум.

— Чтобы попасть к тебе, разумеется! Наши комнаты соединяет отдельная лестница. Раньше мы ею пользовались каждый день, когда были… маленькими.

По печали в ее голосе я догадался, что она хотела сказать «друзьями».

— Не говори Шарлоту, — велела она. — Не говори даже, что я приходила. Он станет ревновать. Шарлот всегда ревнует, когда я… — она помедлила и очень мило покраснела, — …когда я хочу дружить с его друзьями.

— Я думал, ты меня терпеть не можешь.

Она отвернулась, застегнула сорочку, накинула на плечи халат и завязала пояс.

— В первый же день я допустила ошибку, сказав Шарлоту, что ты лучше остальных его друзей. С тех пор он постоянно меня дразнит. Проще было не обращать внимания на вас обоих.

Виржини взяла со стола книжку, подаренную Марго, увидела подпись и улыбнулась.

— Твое имя, ее имя и дата. Для Марго этого достаточно. У нее очень простой взгляд на жизнь.

— А у тебя — сложный?

— Посложнее, чем у Марго!

Я забрал книгу и положил обратно на стол. Прямо за нами стояла кровать. Неужели я один это сознавал? Как бы то ни было, момент был упущен. Даже не момент, а лишь призрачный намек на него.

Я дремал, когда в мою комнату ворвался Шарлот.

— Как самочувствие? — почти с тревогой спросил он. — Прости, ужин затянулся. Мама хотела обсудить сегодняшние события. Она всегда так делает, когда что-нибудь стрясется. — Шарлот озадаченно осмотрелся, как будто не увидел в комнате привычного предмета мебели или картины, а потом пожал плечами и вопросительно посмотрел на меня.

— Все хорошо.

— Вот, должно помочь… — Он приподнял полу фрака и достал оттуда бутылку вина и половину холодного цыпленка. — Я умолял маму плеснуть тебе хоть полбокала — но она и эту малость разбавила водой. Так что вот, подкрепись! — Он поставил на стол бутылку и откусил кусок от куриной ножки, прежде чем передать ее мне. — Ешь. Охота на волков разжигает аппетит.

Мы весело улыбнулись друг другу.

— Что думаешь о Виржини? — вдруг спросил Шарлот. Видимо, по моему лицу он сразу что-то понял и оттого нахмурился. — Она не такая уж дурнушка.

— Дурнушка?! Да она красавица! — воскликнул я с жаром.

Тут он просиял.

— Она тебе нравится! Я ей так и сказал.

— А ты разве против? — спросил я, вспомнив предупреждение Виржини и решив, что Шарлот меня испытывает. Однако лицо у него было открытое и довольное, а улыбка казалась вполне искренней.