подношений монархам или адресуясь к щедрым ценителям: они не просто печатали часть тиража на особой бумаге (что было обычным правилом в типографической практике XVIII–XIX веков), но всячески «улучшали» особые экземпляры – это были приложенные оригинальные рисунки или же сюиты пробных отпечатков иллюстраций. Но если те же особые экземпляры изданий типографии Дидо XVIII века были единичны, начиная с середины XIX века французские типографии соревновались между собой за деньги библиофилов, изготавливая одну книгу порой в более чем десяти вариантах, с различной нумерацией (имею в виду арабскую для более дешевой части тиража и римскую – для «особой»), при этом издавая еще и специальные экземпляры «сверх тиража»… Словом, этот сегмент в Европе быстро превратился в некоторую «динамично развивающуюся» область книгопечатания, которая пыталась таким образом сохранять исключительность печатной книги в наступившей эре массового книгоиздания.

Естественно, что на фоне того безбрежного моря, которое представляло собой книгоиздание со второй половины XIX по первую половину XX века, должен был существовать островок для «ценителей настоящей книги», в основном просто богатых людей, за счет которых и развивалась область так называемых библиофильских изданий. Именно поэтому ныне, когда берешь в руки большинство из них, главная их прелесть – в замечательной бумаге, тогда как и шрифт, и иллюстрации, да и зачастую самый текст оказываются образчиком нелучшего вкуса.

При этом такая всеевропейская мода неминуемо должна была оставить среди множества библиофильской продукции как вполне качественные образцы, так и несомненные шедевры. Обычно последние связываются с участием в издательской деятельности какого-либо даровитого художника или же блестящего эстета в области шрифта и типографического искусства вообще. Многие вспомнят в этой связи англичанина Уильяма Морриса и его Kelmscott Press и будут совершенно правы. Или же то множество книг, иллюстрации к которым были выполнены лучшими европейскими художниками и отпечатаны литографией братьев Мурло в Париже; да и вообще: книги, снабженные оригинальными иллюстрациями Анри Матисса, Марка Шагала и других художников столь же выдающегося дарования и известности, оказываются наиболее значительным, особенно в ценовом плане, сегментом в области библиофильской книги.

В России же библиофильское книгоиздание шло, как и все остальное, своим собственным путем. Во-первых, само развитие этого жанра сильно запоздало: по-настоящему библиофильские издания появляются в России только к концу XIX века, притом и они единичны. Это фолианты В. Г. Готье, который выпустил в роскошном, но одновременно изящном исполнении произведения А. С. Пушкина. В отечественном книгоиздании вообще изящность редко уживается с роскошью: как только преследуется цель выдать в свет нечто дорогое, то вкус и изящество спешно уступают место «богачеству». Но в данном случае издателю удалось обогатить русскую полиграфию действительно замечательными книгами – в 1891 году вышла в свет «Капитанская дочка», в 1893 году – «Евгений Онегин»… И хотя считается, что основная ценность этих книг в иллюстрациях П. П. Соколова, в действительности главное их достоинство – в высочайшем уровне полиграфического исполнения, бумаге, типографическом наборе, удачно избранном формате (малая четвертая доля)… Словом, именно в том, что отличает библиофильское издание от рядового.

Как кажется, помыслы В. Г. Готье в действительности являли собой попытки привить на русской почве французские традиции, притом попытки в общем-то неудачные, потому как численность публики, готовой откликнуться на такие издания устойчивым платежеспособным спросом, была на удивление мала. Начинание это сразу захлебнулось, если говорить о какой-то массовости библиофильского книгоиздания.

Собственно, в дореволюционные годы мы можем назвать только одно издание, истинно библиофильское – напечатанное А. С. Сувориным в 1888 году «Путешествие из Петербурга в Москву». Но оно обязано своим успехом и известностью не библиофильскому характеру – хотя напечатано чисто, а слоновая и японская бумага взяты хорошего качества, – а исключительно тексту этого произведения. Цензурный запрет на это творение Радищева, снятый сугубо ради малотиражного выпуска для библиофилов, принес издателю серьезную материальную выгоду, а самой книге – известность. Но, как бывает с библиофильскими изданиями, оно в любом печатном каталоге провозглашается в качестве «библиофильской редкости», обсуждается корректурный недосмотр, когда А. Н. Радищев стал А. И. Радищевым, а на деле – книга встречается с завидным постоянством, просто достаточно дорого оценивается. При этом, говоря о частном случае суворинского Радищева, нужно отдать должное издателю, напечатавшему, имея на то возможность, много больше заявленного числа экземпляров, которые ныне и попадаются наряду с учтенными. В таковых обычно не был проставлен (или проставлен иначе) номер экземпляра.

Также в дореволюционной России делались попытки развить и другую область библиофильского книгоиздания – миниатюрную книгу. Не слишком сочувствуя ее собирателям, скажем, что и здесь есть несколько действительных шедевров. Прежде всего – издание басен Крылова 1855 года, которое было у нас только один-единственный раз, да и то мы не смогли тогда его удержать, а потом оно, по непререкаемому правилу антикварной книги, больше нам не попалось.

Существует мнение, что и русская футуристическая книга может почитаться «библиофильским книгоизданием», однако вряд ли возможно такое принять сочувственно. Обращение футуристов к нетрадиционным полиграфическим материалам, форматам, формам, видам печати преследовало иные цели, было адресовано иной публике, нежели библиофилы, потому и предметом собирательства футуристическая книга стала уже по прошествии десятилетий с момента выхода книг в свет.

И понятие, которое ассоциируется в России с библиофильской книгой, связано исключительно с началом ХX века, когда, подобно истинно библиофильским европейским издательствам, в России возникли и смогли некоторое время просуществовать несколько центров библиофильского книгоиздания. В дореволюционные годы вряд ли можно отметить издательства – это были скорее полиграфические предприятия, которые оказались источниками таких изданий. Я разумею здесь в первую очередь типографию «Сириус» в Петербурге, основанную тремя увлеченными любителями искусства – М. Н. Бурнашевым, С. Н. Тройницким и А. А. Трубниковым. Вся продукция, которая вышла со станов «Сириуса», – будь то журналы «Старые годы», «Русский библиофил» или же прочие издания, которых, честно говоря, не было столь много (но среди них – «Что есть табак» А. М. Ремизова), по праву считается библиофильской.

Можно возразить, предъявив в качестве аргумента то, что практически никогда издания типографии «Сириус» не были нумерованными и лишь в исключительных случаях они имели именные экземпляры. Но здесь-то и состоит главное отличие библиофильского издания – оно прежде всего должно быть особым образом полиграфически издано и, таким образом, сразу имеет свою – библиофильскую – аудиторию. Что же касается библиофильского изыска в виде нумерации экземпляра, это лишь дополнение к общей картине, но не ее суть. Поэтому книга, изданная обычно или даже малоопрятно, но с проставленным на ней номером конкретного экземпляра, не становится библиофильской. Впрочем, это не мешает предприимчивым издателям нумеровать тираж, дабы