В этом предприятии лучшими союзниками Роуленда могли бы стать Вон и Сэндисон. Они двигались бы к цели окольными путями, действуя с изумительной ловкостью и хитростью, которую оба впитали с молоком матери. Вот только Вон умчался домой в Дарем, потому что одна из его призовых кобыл со дня на день собиралась ожеребиться, а Сэндисон застрял в Кенте с сестрой Вона, пребывавшей в том же положении, что и вышеупомянутая кобыла.

Роуленд переступил через кучку лошадиного навоза, наподдал тростью по яблоку, застрявшему в канаве, и внезапно остановился, заметив двуколку с леди Оливией. Лошадьми правил Карлоу. Все мысли о Блейкли и мисс Бенс-Джонс разом вылетели у Роуленда из головы, ярость сдавила горло, кровь закипела в жилах.

Оливия пропустила утреннюю прогулку верхом, попросив отца передать, что не присоединится к их маленькой компании, поскольку неважно себя чувствует. Она также извинилась, что не придет на музыкальный вечер к леди Пикфорд. Подразумевалось, что бедняжка проведет весь день в постели, борясь с простудой, которую подхватила накануне, промокнув до нитки во время грозы. И вот она как ни в чем не бывало раскатывает по городу!

Двуколка весело пронеслась по Нью-Пай-стрит и повернула в сторону Мейфэра. Роуленд проводил ее злобным взглядом. Он понимал, что кузен Оливии мечтает от него избавиться, но не собирался уступать свое место ничтожеству вроде Генри Карлоу. Оливия требовала, чтобы он изображал пылкого влюбленного, разыгрывая жалкий фарс, и Роуленд, естественно, ожидал, что и она будет соблюдать правила игры, выступая в роли преданной невесты. Несколько месяцев спустя ему предстояло стать всеобщим посмешищем – женихом, которому дали отставку. Но если вдобавок все подумают, что его отвергли ради Карлоу, это уж слишком. Такого унижения он не потерпит.

Что бы сказала леди Оливия, если бы жених зашел ее проведать? И застал бы невесту отнюдь не в домашнем платье, а при полном параде, только что вернувшейся с прогулки? Извинилась бы она, выдумав какое-нибудь оправдание, или просто смерила его презрительным взглядом, давая понять, что у него нет ни малейшего права притязать на ее свободу?

Едва сдерживая душивший его гнев, Роуленд решительно зашагал по переулку. Если поспешить и срезать путь, пройдя через конюшни, он доберется до Арлингтон-Хауса прежде, чем Оливия и ее спутник выйдут из своей двуколки.

Ловко подхватив юбки, Ливи соскочила с экипажа, не прибегая к помощи Генри. Однажды, когда ей было двенадцать лет, она зацепилась подолом за подножку и упала, беспомощно перебирая ногами. После того позорного происшествия она упорно упражнялась, пока не отточила до совершенства каждое движение.

Генри передал поводья одному из конюхов лорда Арлингтона, что говорило о его намерении задержаться здесь или по меньшей мере проводить кузину. Поначалу Оливия собиралась провести этот день дома. Накануне она сильно продрогла, и ее все еще знобило. Ливи грелась у огня в своей спальне, когда Генри, ворвавшись к ней, потребовал, чтобы она отправилась с ним взглянуть на небольшую квартиру, которую он задумал снять на время сезона.

Он с таким оживлением описывал свое новое жилище, что у Ливи не хватило духу ему отказать. Хотя ей меньше всего хотелось выходить из дома в этот ветреный день, она покорно надела накидку и последовала за кузеном. Разогретый кирпич, вложенный в шерстяную муфту, успел остыть, пока они обсуждали меблировку комнат и составляли список магазинов. Теперь грелка в руках Ливи стала лишь бесполезной тяжестью.

Прибыв в Лондон, Генри сразу дал понять лорду Арлингтону, что хотел бы получить приглашение поселиться в его доме, но граф оставался глух к намекам родственника. Ливи стала свидетельницей нескольких комичных сцен, когда Генри как бы вскользь упоминал о тесных каморках и неудобных постелях в гостинице «Эбботсон», а граф выражал ему сочувствие, делая вид, будто не понимает, что кроется за этими жалобами.

Генри был слишком горд, чтобы прямо попросить у графа приюта и получить отказ, а отец – слишком вежлив, чтобы послать назойливого родственника ко всем чертям. Не то чтобы лорд Арлингтон невзлюбил молодого Карлоу, просто не желал поощрять его жалкие потуги изображать сына владельца дома. Генри никогда не допускали к управлению поместьем, и граф не выплачивал ему содержания, как иные лорды своим будущим наследникам.

Ливи вгляделась в лицо Генри, испещренное пятнами света и теней от проплывавших по небу облаков. Ей трудно было представить себе этого человека на месте отца, несмотря на их явное внешнее сходство – одинаковую форму носа и цвет волос.

Интересно, испытывала бы она то же чувство, будь Генри ее братом, а не дальним родственником? Ливи глубоко задумалась, покусывая губу. Да. Она всегда знала, что Генри предстоит унаследовать майорат, и видела в нем брата. И все же казалось невозможным, что когда-нибудь к нему будут обращаться «Арлингтон».

– Когда лошади остынут, дайте им напиться, – сказал Генри, трепля по холке стоявшего рядом мерина. – Я вернусь, как только провожу леди Оливию. – Он предложил Ливи руку, и они вместе вышли из конюшни.

Знал ли молодой Карлоу, что граф собрался оставить дочери замок Холиншед и Арлингтон-Хаус, а сам Генри мало что унаследует, кроме титула? Дед Оливии добился отчуждения от майората значительной части владений. Теперь предаваемое вместе с титулом имение представляло собой лишь сотню акров каменистой земли на границе с Уэльсом.

Ливи передвинула тяжелую муфту с одной руки на другую и тряхнула онемевшей кистью, пытаясь разогнать кровь. Генри любезно взялся за грелку.

– Позвольте мне, кузина. – Сняв муфту с руки Ливи, он небрежно зажал ее под мышкой. – Так что вы думаете о Чапел-стрит? Конечно, место так себе, оно не отвечает требованиям хорошего вкуса…

– Но разве это так уж важно? Ведь речь идет всего об одном сезоне?

– Думаю, вы правы. – Генри пожал печами, ясно давая понять, что в душе не согласен с Оливией.

Ливи хотела было съязвить, но вовремя прикусила язык. Она успела забыть, как много значения придавал Генри внешним условностям. Он всегда заботился о соблюдении приличий, поступая «правильно». А правильными он считал лишь поступки, способные представить его в наилучшем свете в глазах общества, снискать ему похвалу влиятельных особ, укрепить его репутацию и положение. Потому-то Генри и отправился в Италию с сэром Уильямом, вместо того чтобы принять сан священника, как того желал его отец.

Быть может, свет и благоволил к молодому Карлоу за его мнимую любовь к королю и отечеству. Но Ливи не обманывалась на его счет. Она видела лицо его отца, когда Генри объявил, что отказывается избрать церковное поприще. На этом лице читались смятение и горечь. Отец Генри хорошо знал, что означает решение сына: скромная жизнь священника недостаточно хороша для честолюбивого молодого человека. Генри желал блистать в великосветских салонах.

Выйдя со своим спутником из узкой аллеи, ведущей от конюшни к дому, Ливи увидела Девира, стоявшего на ступенях крыльца. Должно быть, он пришел какое-то время назад. На первый взгляд он выглядел благодушным, но Ливи заметила легкие признаки досады и раздражения. Его выдавали чуть сжатые губы и подрагивавшая бровь, которая, казалось, только и ждет повода надменно взлететь вверх.