Девочка становилась весталкой в ходе обряда, который позднейшие историки назвали captio, «захват». Он несколько напоминал архаичный свадебный ритуал, но останавливался на полпути, не передавая «невесту» из-под власти отца под власть мужа. К девочке, сидящей на коленях у отца, подходил верховный жрец, хватал ее за руку и уводил, «как будто ее взяли пленницей на войне», отмечает книжник II века н. э. Авл Геллий, оставивший самое подробное описание этого обряда. При этом жрец произносил следующую формулу: «Жрицей-весталкой, которая будет выполнять священные обряды, как по закону положено выполнять жрице-весталке ради римского народа и квиритов, как той, что по высшему закону их исполняла, я тебя, Амата, беру».

Поскольку формула эта была очень древняя, во времена Геллия некоторые ее детали уже вызывали вопросы; так, неясно, что означает «по высшему закону» (optima lege) и почему будущую весталку называют Амата. Самые простые гипотезы заключаются в прямом словарном значении этого слова («любимая») и в версии самого Геллия, согласно которой так звали первую весталку; современные ученые добавили к этому разные домыслы, вроде того, что это ведический термин, означающий «младшая», или латинизация греческого слова «адмета», что значит «непокоренная» или «девственная», — но эти теории не слишком убедительны.

Старшая весталка.

Помимо поддержания огня Весты и хранения священных предметов, весталки участвовали во многих религиозных обрядах. Первого марта, когда по старому римскому календарю начинался новый год, они украшали храм Весты свежими ветвями лавра и зажигали на алтаре новый огонь. В апреле в жертву богам приносили беременных коров; в апреле же, на празднике Парилий, сжигали пепел теленка, кровь лошади и бобовые стебли; в мае весталки бросали с моста в Тибр сделанные из тростника фигурки людей (смысл этого ритуала неясен; Овидий туманно говорит «изображения давних людей»). В июне проходили Весталии, главные торжества в честь их богини; в этот день пепел из священного очага торжественно выносили из храма и выбрасывали в воды Тибра. В октябре в жертву Марсу приносили коня, весталки сжигали его хвост в качестве очистительной жертвы, а голову вешали на стену Регии; в декабре жрицы Весты были одними из главных участниц таинств в честь Доброй Богини. Несколько раз в году весталки готовили ритуальную муку из особого реликтового злака, спельты (по-русски он называется «полба»; сейчас этот вид гексаплоидной — с шестью наборами хромосом — пшеницы снова приобрел популярность в Западной Европе как «экологически чистый»), а 13 сентября к муке добавляли два вида соли; получалась mola salsa, «соленая мука», из которой делали особый жертвенный хлеб. Смысл всех этих ритуалов сводится к двум основным вещам: очищению и благоденствию (благоденствие, в свою очередь, разделялось на безопасность римских закромов и, возможно, на плодородие — хотя об этом у современных исследователей нет единого мнения).

Безопасность весталок и всего, что было вверено их заботам, считалась первостепенно важной для римского народа. Об этом свидетельствует красноречивый исторический эпизод: в 386 году до н. э. галлы осадили Рим, вызвав паническое бегство населения; в числе эвакуирующихся были весталки со своими святынями. Плебей по имени Луций Альбин высадил из своей повозки жену и детей и взял вместо них весталок с их скарбом, которых и доставил в безопасности в этрусский город Кайре (нынешний Черветери). Эта история похожа на обычную патриотически-пропагандистскую легенду, вполне типичную для Рима (М. Л. Гаспаров замечал, что Павлику Морозову в Риме тоже поставили бы памятник).

Правила, относящиеся к весталкам, подчеркивали их исключительность. Во-первых, жрецы в Риме не были отдельным сословием, как в Древнем Египте или в дореволюционной России; жреческие должности были выборными, и нередко, особенно в бурные эпохи, политически значимыми. Весталки, чаще всего выполняющие свои обязанности пожизненно, выпадали из этой схемы. Во-вторых, весталки были единственными женщинами в римском обществе, неподвластными мужской воле (отца, мужа или иного опекуна). Формально верховный жрец выполнял по отношению к ним некоторые отцовские функции, но весталки единственные среди римлянок могли свободно распоряжаться своим (порой немалым) имуществом, составлять завещания, а также лично выступать в суде. При этом их показания имели такую силу, что одна из весталок раннеимператорской эпохи отказалась явиться в суд — мол, много чести — и вместо этого потребовала, чтобы претор пришел к ней и выслушал ее свидетельство. Претор послушно явился. Весталки имели право передвигаться по Риму в экипаже — что не было позволено почти никому; они владели собственными конюшнями; в императорские времена их сопровождал вооруженный телохранитель-ликтор, а осужденный преступник, который случайно встречал на улице весталку, мог рассчитывать на помилование.

Религиозные, юридические и финансовые особенности культа весталок обеспечивали их ни с чем не сравнимое, пограничное положение в римском обществе. Весталки были полностью инкорпорированы в общественную структуру Рима, оставаясь полноправными гражданами государства, но при этом были исключены из сети семейных отношений, которыми были связаны обычные римляне обоих полов. Благодаря этому весталки и могли олицетворять римский народ в его единстве, не принадлежа ни к какой касте и клану.

Степень оторванности весталок от их биологических семей не стоит преувеличивать. Правила недаром не рекомендовали брать девочку в весталки, если ее сестра уже выбрана в коллегию: никто не хотел усиления одной семьи через влиятельных жриц. Первый известный нам случай открытого вмешательства весталок в государственные дела произошел в 143 году до н. э., когда консул Клавдий Аппий Пульхр, в надежде на триумф, атаковал альпийское племя салассиев (неподалеку от нынешнего города Аосты), но Сенат, ссылаясь на понесенные им потери, в триумфе отказал. Тщеславный Пульхр решил справить триумф за собственный счет, невзирая на запрет, и когда народный трибун попытался остановить процессию и стащить консула с колесницы, весталка Клавдия бросилась к консулу и авторитетом своей святости защитила его самого и его несанкционированный триумф. Как нетрудно догадаться, весталка приходилась консулу родственницей (сестрой или дочерью — на этот счет у античных источников нет единого мнения).

В первом веке до н. э., самом бурном в римской истории — по крайней мере, с точки зрения внутриполитической борьбы, — весталки довольно активно действовали в этом жестоком и, казалось бы, насквозь мужском мире. В 63 году весталка Лициния уступила свое почетное место на гладиаторских играх кузену, Лицинию Мурене. Поскольку Мурена претендовал на консульство следующего года, этот жест трудно было истолковать иначе как поддержку конкретного кандидата (его семьей или бессмертными богами — в зависимости от точки зрения). В этом же году римские матроны собирались на празднества Доброй Богини в доме действующего консула, Цицерона. В ходе ритуала горящий на алтаре огонь был, как положено, потушен. Внезапно он вспыхнул вновь; присутствующие на церемонии весталки единодушно заключили, что это добрый знак, и велели хозяйке дома сообщить мужу, что принятое им решение следует немедленно исполнить, ибо богиня зажгла огонь ради его славы и процветания. Учитывая, что одна из весталок приходилась единоутробной сестрой жене Цицерона, мы вряд ли погрешим против истины, предположив, что произошедшее чудо было заранее подготовленным пиротехническим фокусом, наподобие ежегодного пасхального схождения Благодатного огня в Иерусалиме.