Идея «родства» — ее настойчиво проводили представители третьего сословия — не встретила энтузиазма в дворянской палате. «Мы не желаем, чтобы сыновья сапожников называли нас братьями. Между нами существует та же разница, что между господином и слугой», — можно было услышать в кулуарах второй палаты. Недовольство дворянства претензиями «сапожников» умело подогревалось наиболее непримиримыми депутатами, побудившими палату в полном составе отправиться к королю с протестом против непозволительных притязаний третьего сословия. От имени дворянства барон де Сеннесеи просил Его Величество напомнить третьему сословию о его месте и обязанностях.

Королевский совет оказался в затруднительном положении и предпочел не ввязываться в конфликт.

Что касается Ришелье, то хотя его миссия в целом и не увенчалась успехом, она не была бесполезной, во всяком случае, для карьеры самого епископа.

Конфликт по вопросу полетты и пенсий не был единственным в ходе работы Генеральных штатов. В декабре 1614 года произошел инцидент — на этот раз между третьим сословием и блоком духовенства и дворянства.

15 декабря палата третьего сословия приняла резолюцию, которая должна была войти в сословный наказ. Резолюция утверждала суверенные права королевской власти и отвергала любые попытки ее ограничения как внутри Франции, так и за ее пределами. «Король — суверен Франции. Он обязан своей короной одному только Господу Богу. Нет на земле никакой другой силы… которая имела бы право на его королевство и которая могла бы лишить его короны, равно как и освободить его подданных под каким бы то ни было предлогом от верности ему и повиновения». Резолюция в полной мере отвечала интересам становления абсолютизма, но в то же время ставила предел политическим амбициям французской аристократии и папского престола, их попыткам ограничить власть короля Франции. Разумеется, вожди первого и второго сословий объединились против внесения резолюции третьей палаты в общий наказ Генеральных штатов.

Особую активность в этом отношении проявляло духовенство, отстаивавшее законность вмешательства Рима во внутрифранцузские дела. Первая палата делегировала в палату третьего сословия архиепископа Экса, который тщетно пытался «образумить» депутатов, убедить их отказаться от принятой ими резолюции. Тогда в дело вмешался сам кардинал дю Перрон. Он лично явился в палату дворянства, где подробно изложил свою точку зрения на возникший конфликт. Кардинал признал, что власть пап над французскими королями со времен Франциска I «проблематична», но вместе с тем подчеркнул, что она признается во всех других католических странах. Что касается резолюции третьей палаты, то дю Перрон определил ее как «козни, направленные на раскол французов». Кардинал заявил, что французская церковь и все «добрые католики» категорически отвергают эту резолюцию. Внимательно выслушав выступление дю Перрона, палата дворянства решила поддержать духовенство.

На следующий день, 2 января 1615 г., в сопровождении внушительной делегации от первой и второй палат кардинал дю Перрон отправился в зал заседаний третьей палаты-, где повторил свои доводы, сделав упор на «высшую миссию» Святого престола. Он заявил, что французское духовенство никогда не согласится занять то унизительное положение, в котором находится духовенство Англии. А именно такую опасность, по мнению дю Перрона, представляла позиция, занятая третьим сословием.

Трехчасовая речь кардинала не произвела никакого впечатления на представителей третьего сословия, убежденных, что только сильная центральная власть способна оградить «людей мантии» (служилое дворянство) и буржуазию от произвола духовенства и владетельной аристократии. Заручившись поддержкой парижского парламента, депутаты третьего сословия отказались пойти на уступки требованиям духовенства и дворянства. Вновь встал вопрос о вмешательстве короля, а точнее — королевы-матери и возглавляемого ею Королевского совета.

Позиция третьего сословия, безусловно, отвечала интересам королевской власти, однако сама эта власть была серьезно скомпрометирована четырьмя годами регентства Марии Медичи. Опасаясь новой вспышки гражданской войны, Королевский совет искал компромиссного решения и в конечном счете предпочел занять сторону духовенства и дворянства. Эдиктом Его Величества Людовика XIII третьей палате было запрещено включать в наказ наделавшую столько шума резолюцию.

Воодушевленные победой, духовенство и дворянство перешли в наступление и потребовали существенного сокращения государственных расходов, а также отмены полетты. Начались первые, пока замаскированные, нападки на расплодившихся при дворе Марии Медичи фаворитов. Раздаются отдельные, но все более настойчивые требования установить строгий контроль над финансами. Более того, впервые ставится вопрос об изменении состава Королевского совета. Неизбежно возникает и вопрос о двоевластии — малолетнего Людовика XIII и Марии Медичи.

Подавляющее большинство депутатов от духовенства высказалось за сохранение двух властей. Необходимо было добиться аналогичной позиции второй палаты, чтобы сообща оказать давление на палату третьего сословия. Эту важную миссию вновь возлагают на епископа Люсонского. Ришелье с жаром берется за ее осуществление. Он понимает, что в его успехе заинтересована сама Мария Медичи. Епископ с полным основанием мог надеяться на благосклонность королевы в случае благоприятного для нее исхода столь щекотливого дела. Ришелье сопутствовала удача. Ему удалось убедить вторую палату поддержать закулисные притязания королевы-матери.

Вскоре епископ Люсонский предстает перед Марией Медичи. Обе палаты поручили ему сообщить юному королю, королеве-матери и двору о желании духовенства и дворянства продлить на неопределенный срок двойное правление. Королева-мать весьма любезно встретила молодого интересного прелата. Она явно переменила мнение о нем. С этого дня имя Ришелье все чаще звучит в ее окружении.

В середине февраля 1615 года палатам было предложено завершить редактирование наказов и передать их королю на заключительном заседании Генеральных штатов. Каждая палата должна была назначить докладчика, который зачитает наказ своего сословия.

Очень скоро в палате духовенства стало известно о желании Марии Медичи видеть в качестве докладчика от первого сословия епископа Люсонского. Пожелание королевы совпало с общим мнением палаты, настроенной в пользу молодого, хорошо себя проявившего епископа. Внешне спокойный, исполненный достоинства и смирения, Ришелье ликовал: нет, он не ошибся, годы, проведенные в провинциальной глуши, не были потеряны зря — столь терпеливо взращиваемые амбиции, кажется, дали первые обнадеживающие всходы.

23 февраля 1615 г. все три сословия вновь собираются вместе в большом зале Бурбонского дворца на церемонию закрытия Генеральных штатов. Как и в первый день, не обошлось без неразберихи и толчеи. Около 500 депутатов буквально потерялись в двухтысячной гудящей толпе придворных и гостей. Необходимой тишины добиться так и не удалось.

Первым от имени своего сословия выступал епископ Люсонский. Он держался уверенно и достойно, будто находился среди своих прихожан, а не на заседании в Бурбонском дворце.

Прежде всего Ришелье выразил благодарность королю за предоставленную возможность изложить на Генеральных штатах проблемы, волнующие французское духовенство. Он указал на снижение влияния католической церкви, на ухудшение материального положения ее служителей, на элементарную неграмотность священников. Епископ не без умысла нарисовал мрачную картину положения католической церкви и духовенства, лишенного «чести и имущества». В его речи отчетливо прозвучал призыв к более широкому привлечению церкви к участию в государственном управлении. Ришелье напомнил собранию, что во всех странах в прежние времена служители церкви всегда «находились рядом с царствующей особой», давая мудрые советы правителям. Оратор напомнил, что 35 канцлеров Франции были священнослужителями и что самые великие короли всегда опирались на духовенство.