Скоро я снова захотела онлайн-шопинга. Посмотрела чуть детские кроватки, предлагавшиеся к ним мо́били, но потом вернулась в раздел обуви для женщин, купила себе красивые суперлёгкие фирменные кроссовки для дальних прогулок и ещё две пары легинсов по скидке. Потом я перешла на сайт с продуктами и сделала большой заказ. Всё привезли уже на следующий день. Я отправилась гулять в новых кроссовках. Телефон всегда оставался дома во время моих прогулок. Когда я вернулась, то нашла разорванное на отдельные куски нервное сообщение от матери, рассказывающее, что сломался их единственный семейный компьютер. Занятия Зои в конце четверти, работа отца накануне сокращения. Мать перечисляла всё то, что она могла загнать в ломбард, советовалась со мной. Я знала, что нужно делать. Поела кускуса с овощами, почистила зубы, переоделась в пижаму с лисами. Принялась читать, поглаживая свой живот. Ничего не происходило. Я отложила книжку и продолжила поглаживать живот просто так. Понимала, что он так обиделся, что купила не кроватку ему, а кроссовки себе. Я придумала попеть колыбельную, нашла в инете текст и принялась, подсматривая в телефон, петь баю-баюшки-баю. Голоса у меня нет вовсе, но я помню, мать рассказывала мне в детстве, что это не имеет значения, что всем детям всё равно нравится, как их мамы поют.

На следующее утро я проснулась. Погладила живот. Ничего не происходило. Не почистив зубы, я выпила кофе. Нашла в комоде плитку чёрного шоколада. Откусила дольку, потом две. Ничего. Стала жевать шоколад, запихивая его в рот и роняя крошки себе на пижаму. Съела половину, запила кофе, меня затошнило. Ничего и ничего. Я откусила ещё дольку. Засунула руку себе между ног. Там всё было как прежде. Я сказала вслух, что не пойду гулять сегодня, и завтра, и послезавтра тоже. И буду есть сладкое. Прямо сейчас закажу огромный торт из солёной карамели или лучше шоколадный. Села на кровать, приспустила штаны, раздвинула ноги, ничего не происходило. Я разозлилась. Натянула пижаму, встала, нашла за книгами пачку сигарет, на кухне спички. Вышла на балкон, закурила и заговорила:

знаешь что, я на тебя рабствовать не собираюсь! если ты не поможешь своей семье – бабушке, дяде, дедушке, тёте, двоюродной сестре – видишь, какая у тебя большая семья, – я, так уж и быть, тебя доношу, а потом… а потом я отнесу тебя в бэби-бокс или, если не найду такого, то выкину тебя прямо на помойку в мусорный бак, и там уже сам как знаешь, можешь отстёгивать купюры тому, кто найдёт тебя, маленькой пухлой рученькой.

Я закурила вторую.

или знаешь что, отнесу-ка тебя, пожалуй, к мяукающему. ты наверняка в него такой. конечно, он будет всё отрицать, но сделает потом ДНК-тест на деньги, которые ты ему дашь, он вроде богатый, Соня говорила, но тебе он ни копейки не даст, там устано́вите отцовство, мяукающий поймёт про деньги, и будете жить душа в душу, мяукать. или ты деньги через женщин только выдавать можешь?

Между ног зачесалось, защекотало, заныло. Я потушила недокуренную вторую. Прошла в комнату. Легла, спустила штаны. Тяжело и болезненно из меня пошли купюры. Ребёнок мяукающего специально посылал мелкие. Потом то ли понял, что это слишком, то ли устал, купюры стали крупнее. Я сполоснула ворох денег в тазу, посушила феном, отгладила утюгом. Насчитала 32 тысячи. Почистила зубы. Оделась в то, что было на виду, прицепила маску, влезла в перчатки. Отнесла деньги в банкомат в пятёрочке, отстояла очередь в пять человек, где только у двоих были маски, одну из которых, на удивление красивую, из ткани в тюльпанах, женщина всё время то спускала на подбородок, то возвращала на нос. Дома я сразу перевела деньги матери, объяснив, что у меня есть заначка для аренды на всякий случай и что это из неё. Мать отправила мне какое-то испуганное спасибо, и я поняла, что это сообщение-свидетель реакции брата на эту мою денежную посылку и что теперь окончательно, пожизненно что-то приостановлено между братом и мной.

Меня мутило от шоколада и курева. Я попила воды, сделала себе мятного чая, легла, погладила себя по животу, извинилась и сказала ему: так уж и быть, не отдам тебя мяукающему. И в бак не выброшу, если будешь хорошо себя вести.

Дальше недели происходили спокойно: я гуляла, читала, смотрела, ела без сладкого и мучного. Вернулась к переводам, но работать не получалось: как только я садилась за текст, начинало поднывать внизу живота. Деньги в мае рождались три раза по сумме в 10–15 тысяч. Я купила детскую кроватку с деревянным мобилем. Людей в парке стало больше, писали, что скоро снимут карантин. 1 июня рано утром родилась сумма 37 тысяч. Я успела её подготовить, добавила недостающие с прошлого раза две. Спрятала кроватку в ванную, закрыла шторкой. Пришёл хозяин моей-немоей квартиры. Он был без маски. Сказал, что карантин же сняли. Взял конверт, но не уходил, а как-то мялся, топтался в коридоре. Я предложила чаю. Он согласился. Прошёл прям в обуви. Пили, он страдал и мялся тоже. Я поняла, что он решил повысить цену. Я спросила его об этом. Он, белый, совсем сделался прозрачным до ангельского состояния и сказал, что просит прощения, но собирается продать эту квартиру как можно скорее. Говорят, рынок совсем упадёт к августу. Хозяин попросил меня освободить мою-немою квартиру. Конечно, он может подождать две недели, но очень просит съехать через одну, так как уже договорился с риелтором на следующую пятницу, а до этого он хочет вывезти всё лишнее, а дальше они начнут водить сюда потенциальных покупателей. Я спросила его, за сколько он хочет продать квартиру. Он ответил. Осмотрел мою-немою квартиру на предмет, что можно вывезти. Я осмотрела тоже, следуя за его взглядом, словно защищая то, на что он смотрит. Хозяин моей-немоей квартиры сказал, что эту неделю я могу жить бесплатно, а за неделю, возможно, найду что-то и дешевле, цены вон как упали, или могу временно вернуться домой, откуда я приехала, как делают сейчас многие немосквичи.

Он ушёл, я закрыла за ним дверь своей-несвоей квартиры. Походила по комнатам, погладила стены руками и взглядом. Помыла чашки. Сходила в туалет. И всё это время думала-думала одну невероятно большую, многозначную цифру, думала, не произнесла, понимая, что он слышит меня. Я думала про парк, про речку, про гигантские древние деревья. Про звон церкви по воскресеньям, про тишину, про клёканье птиц на балконе, про толстых крыс, живущих на путях метро, про то, как здесь нам хорошо будет жить. И снова про невероятно большую, многозначную цифру. Неслыханную, невиданную мной. Переоделась почему-то в лимонную пижаму. Сходила в туалет, смыла, вытерлась, погладила себя там рукой. Распустила волосы, расчесалась, собрала волосы в пучок, чтобы не мешались. Взяла на кухне три бутылки питьевой воды по пол-литра, с такими обычно ходила гулять. Поставила на табуретку у кровати. На середину кровати положила большое полотенце. В изголовье маленькое. Сняла пижамные штаны. Легла, раздвинула ноги и приготовилась. Между ног зачесалось, защекотало и заныло.

1.

Вернутся ли в Москву домовые?

В оставленных ими квартирах

поверхности мебели,

стены в комнатах

слишком быстро

покрываются пылью;

раковина, ванна,