нет места. Кто в этой ситуации любит меня, для кого я единственный? Вы обе только ревнуете меня, а я хочу, чтобы меня любили.

Катька засмеялась, и это, конечно, было ошибкой. Нельзя было смеяться, нельзя было говорить «какие глупости». Надо было молча кивать.

У СН случилась настоящая истерика.

— Катька хочет тебя у меня отнять! Вы с ней становитесь одним целым, а я?! Где я?! Ваши отношения разрушают мою жизнь! Я не позволю, чтобы меня ограничивали во внимании и заботе в собственном доме. Я тоже хочу быть счастливым, не только вы!

Не только Катька совершила оплошность, я тоже ошиблась. Не надо было говорить с ним мягко, как с больным, не надо было говорить «это не так», он не выносит, когда ему говорят «это не так».

— Это не так, а как? Ты будешь указывать, что мне чувствовать? — холодно спросил СН.

— Нет, но…

Не надо было говорить «но», СН не выносит, когда ему говорят «но». Он очень обидчивый. Однажды я сказала: «Ой, у нас закончились яйца…» Мне нужны были яйца для пирога. Он до вечера ходил с обиженным видом и ничего не ел, как будто я подумала, что он съел все яйца, — и пожалела ему яиц… а ведь пирог был для него. Я не думала, что жизнь с ним состоит из таких мелочей!

СН кричал, что Катька притворяется скромной «третьей», а на самом деле хочет стать в наших с ним отношениях главной. Хочет занять место между ним и мной и манипулировать нами обоими. Он сказал, что Катька — манипулятор, выбежал из-за стола и заперся в кабинете.

Катька плакала, я пыталась ее утешить, бормотала какую-то ерунду: «Ты же знаешь, что у него невроз, небольшой неврозик, писатели часто жестоки к близким. Достоевский, Некрасов… на фоне Некрасова он ангел».

Минут через пять хлопнула дверь кабинета, и я решила, что СН пришел в себя и возвращается к нам милым и виноватым. СН подошел к кухне, закрыл к нам дверь и просунул под дверь письмо. Катька сказала, что посылать письма из кабинета на кухню — это не неврозик, а неврозище.

Мы подцепили письмо вилкой, вытащили и прочитали. СН писал: «Давайте договоримся».

СН любит договариваться. Я тоже люблю договариваться и, как дура, верю — раз договорились, значит, так и будет. Привыкла заключать договоры на перевод, я всегда выделяю для себя красным срок, вознаграждение, санкции. Мы с СН все время о чем-нибудь договаривались, например, что он не будет кричать Катьке «б…ть!». Я говорю «так мы договорились?», он подтверждает «договорились» и тут же кричит Катьке «б…ть!».

Письмо было короткое, на полстаницы. СН написал, что хочет сохранить союз со мной. Уверен, что наш брак будет успешным. Но категорически не согласен жить втроем. «Мне нужно новое пространство отношений, я не хочу, чтобы меня все понимали в моем собственном доме». Именно так «не хочу, чтобы меня все понимали».

— Он монстр, — сказала Катька. — У монстров не бывает семьи.

Это все моя вина! Я могла бы понять: СН не переносит, когда он не в центре внимания. Все это время, весь мой испытательный срок, я переглядывалась и хихикала с Катькой. СН не хочет, чтобы мы переглядывались, улыбались, смотрели на него ласково и снисходительно, не хочет, чтобы мы вдвоем его понимали. Хочет построить новое пространство отношений, где не будет места Катьке. Он хочет, чтобы никто не знал, что у него в душе, вот что он имел в виду. Катька будет приходить в последнюю пятницу каждого месяца.

СН пришел на кухню, сказал, что все правильно придумал: со дня на день объявят режим самоизоляции, в самоизоляции мы с ним должны остаться вдвоем, а Катька уедет к матери. Впоследствии, когда жизнь вернется на круги своя, если вернется, Катька будет приходить по пятницам, последнюю пятницу каждого месяца. Он предлагает мне «руку и сердце», решение за мной, я могу принять и остаться, могу уйти.

Мне бы хотелось считать, что я ушла от СН из-за обиды за Катьку, чтобы Катька осталась с отцом. Но это неправда! СН часто повторяет «так будет правильно» или «так будет неправильно». В его книгах такое удивительное понимание людей, их мотивов и поступков, он неизмеримо умней меня и лучше знает, как правильно. В конце концов, как ему нужно, так и правильно: пусть Катька живет со своей матерью, она не маленький ребенок, привыкнет приходить в гости по пятницам.

Я бы осталась! Для меня быть с ним важней, чем для Катьки. Катька скоро начнет жить своей жизнью: все уходят и живут своей жизнью и никогда не звонят, а бедные старые отцы шпионят в социальных сетях, пытаясь хоть что-нибудь узнать о своих детях. Катька скоро уйдет, а у меня мог бы быть блестящий спутник жизни, рядом с ним я могла бы стать взрослой, значительной, умной!

Но то, что он поставил меня перед выбором, было ужасно унизительно! Вот испытательный срок — нормально, а выбрать себя — это унизительно, как будто мне велели участвовать в преступлении, не спрашивая меня, но при этом вся ответственность на мне. Чтобы я всю жизнь считала, что я плохой человек, если между Катькой и собой выбрала себя.

СН говорил мне, что вся хорошая литература построена на приеме: крошечный компромисс в начале пути ведет к краху личности. Я не хочу «компромисс в начале пути».

Ну, и конечно, был один хитрый ход: притвориться, что принимаю его условие, а потом вернуть Катьку домой. Все это время я была не собой, замерла в восхищении и стала немой и обожающей. Как суслики — встали, лапки сложили, смотрят. Но хитрить — это уже точно навсегда остаться сусликом. Так что я ушла из эгоизма: лучше крах личной жизни, чем крах личности.

СН, кстати, вовсе не плохой человек. СН очень хороший человек, просто он псих, как сказал бы Маратик. Ему кажется, что весь мир стремится не дать ему то, чего он хочет, и нужно за себя бороться. А потом он забывает, чего хотел, и живет дальше.

В конце разговора СН сказал, что не знает, что на него тогда нашло. Я даже приподнялась, чтобы вскочить, бежать к нему… но он добавил: увидимся, когда все закончится, сейчас не нужно лишних контактов, он ведь «группа риска». Ему 52 года, но он считает, что он «группа риска». А я лишний контакт.

Я лишний контакт, Маратик сбежал, играет в подпольном клубе, я никому