ты образумилась, дочь. Пора признать, что музыка – это не твое. К сожалению, этот год не открыл для нас новой, яркой певицы, друзья, – салютует бокалом шампанского. – Впрочем, все, как я и говорил, – смеется, осматривая столпившихся гостей. – Но у меня есть утешительный приз. Двадцать лет – круглая дата, милая. – Тянется во внутренний карман пиджака. – Я дарю тебе квартиру, как и обещал когда-то.

Гости взрываются улюлюканьем. Не знаю, зачем я беру из его рук ключи.

Только сразу после этого Серый с ухмылкой на лице сваливает подальше от этого цирка. Показательно выходит на улицу.

Чувствую себя предательницей. Внутри бушует злость, но смятение сейчас сильнее. Все, на что у меня хватает сил, это робко кивнуть.

Отец не задерживается здесь долго. Поправляет пиджак, черный, дорогой, сидящий на его фигуре как влитой. В свои пятьдесят папа выглядит шикарно. Не знай я его, то сказала бы, какой красивый и импозантный мужчина.

Но загвоздка в том, что я его знаю. Он злой. В нем столько желчи.

Даже сегодня его визит был жестом пренебрежения.

Посмотри, какая ты никчемная, но, вопреки этому, я хороший отец и дарю тебе квартиру. Ты ведешь себя как неблагодарная дрянь, но я выше этого, доченька…

Крепче сжимаю в руке ключи и, словно в замедленной съемке, наблюдаю за его удаляющейся спиной.

Папа показал себя во всей красе. Больше ему здесь делать нечего.

Обидно, смотрю на поблескивающий металл и чувствую подступающие слезы.

Мне так хочется, чтобы все было иначе. Без этой наигранности…

– Не плачь, – чувствую Ванину руку на своем плече.

– Он просто меня опозорил. Перед всеми. Он знает, что за этот год у меня ничего не вышло. Он все знает и упивается тем, что оказался прав. Он опозорил меня, а я приняла подарок. Ты видел? Серёжа ушел. Сразу, как только я взяла эти чертовы ключи.

– Пойдем, – тянет меня к лестнице.

Мы поднимаемся на второй этаж, и Токман заталкивает меня в первую попавшуюся дверь, к счастью, это помещение оказывается моей спальней. Значит, все-таки не в первую попавшуюся. Ваня, в отличие от меня, ничего не делает просто так.

– Какая тебе разница, что думает Серёга?

Ваня включает свет и практически усаживает меня на кровать. Сам же подходит к окну и задергивает шторы.

– Тебе подарили квартиру, радуйся. Теперь не придется бегать по друзьям.

– Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь. Какая разница, что сказал твой отец? Ну не считает он тебя певицей, и дальше что? Ты перестанешь петь в ресторане и бегать по прослушиваниям? Вряд ли. Тогда в чем проблема? Доказать ему, что ты можешь? Он не оценит. Можешь хоть сейчас вывернуться наизнанку, но он не оценит.

Чем больше он говорит, тем злее я становлюсь. Слушать подобное больно. Но слышать это от человека, что тебе небезразличен, ужасно вдвойне.

– Со стороны всегда проще, Ванечка. Ты ничего не знаешь.

– Проще сказать, что я ничего не знаю, чем сделать хоть какой-то вывод. Что за мания стараться быть для всех хорошей и удобной? Пытаться доказать, что ты лучше?

В первый раз в жизни я хочу кого-то ударить. Так сильно, что действительно замахиваюсь. Вскакиваю с кровати и направляю горящую от волнения ладонь к его лицу. В этот момент, кажется, вижу себя со стороны. Такую жалкую. Слабую.

Ванька перехватывает мою руку, крепко фиксируя запястье.

– Это так не работает, – ухмыляется.

– Прости, я…

– Глупо показывать характер там, где до этого никому нет дела. Ты ушла из дома, но твой папаша не оценил. Он как не считал тебя самостоятельной и сильной, так и не считает. Энергию свою перенаправь. И не вздумай возвращать ключи.

– Но…

– Тебе негде жить. А там, где есть возможность, ты не хочешь.

– Но тогда он победит.

– Какая разница? Он никогда и не считал себя проигравшим. Взрослей и мысли рационально.

Я слышу все, что он говорит, но почему-то внимание сосредотачиваю на его губах. Хочу почувствовать. Хочу ощущать, что я не одна. Что мы вместе, хоть и выглядит сейчас это слишком размыто.

– Поцелуй меня, – сама тянусь к нему. – Пожалуйста. Я так боялась, что ты не придешь.

27

Ваню не нужно просить дважды. Что-что, но это я точно уяснила на всю жизнь.

От его прикосновений становится жарко. Впервые за долгие часы этого вечера мое пышное платье кажется тяжелым. Оно сковывает. Сдавливает грудную клетку корсетом и не позволяет вздохнуть глубже. Прочувствовать весь спектр бушующих внутри эмоций.

Ваня не старается казаться лучше или нежнее, чем есть на самом деле. Нет. В нем просыпается какой-то первобытный порыв. Он уничтожает абсолютно все на своем пути. Все преграды, склонив голову, ложатся к его ногам.

Это пугает. Бешеный напор. Теперь это не просто поцелуй, это страсть. Настоящий диалог без слов.

Трогаю Ванькины плечи, веду чуть ниже, сдавливая твердые бицепсы.

Разгоряченная кожа, о которую можно обжечься.

Ванины пальцы виртуозно развязывают шнурки, высвобождая меня из клетки. Платье летит на пол. Переступаю через пышную ткань.

Чувствую легкую прохладу, словно где-то совсем немного приоткрыли окно. В висках пульсирует.

Это сильнее нас. Это поглощает обоих.

Нет, это не следствие моего отчаяния. Это то, к чему мы шли всю неделю.

Правильно или нет, ответить просто невозможно.

Главное лишь то, что мне хорошо. С ним. Быть рядом с ним – абсолютно другой уровень эмоций.

Они переполняют. Я меняюсь, когда он со мной. Становлюсь смелее. Ведь нужно быть очень смелой, чтобы толкнуть его на кровать и усесться сверху.

Мне необходима эта близость, я к ней готова. Я на нее решилась просто потому, что, как бы я это ни отрицала… но я без ума от Токмана.

С ним все совершено иначе, так, как не было ни с кем другим.

Ваня сжимает мою талию и тянет вперед. Склоняет к себе, чтобы лишить контроля.

Зажмуриваюсь, когда соприкасаюсь спиной с одеялом. Мне не верится, что все это на самом деле. А еще дико раздражает, что все происходит не так, как я это рисовала в своей голове.

Я выгляжу растрепанной, потерянной. Во мне нет экстравагантности и изящности. Я не тигрица, а скорее нахохлившийся цыпленок-неумеха.

Несмотря на то, что у меня уже были отношения в подобной плоскости, неуверенность зашкаливает. Я никак не могу расслабиться, в голову