“Сейчас мы проведем эксперимент”. И под песню “Пригородный блюз” из пола – прямо фонтаны огня… Ну, эта – пиротехника, фаер-шоу. Я никогда на нормальных концертах не был и не видел нигде – видеосалон у нас позже открылся… И тут – такое. Просто фантастика какая-то… Минут сорок они отыграли, но так – без пауз почти, без этих разговоров между собой, со зрителями. Поток энергии сплошной… Да, получил я потом от мамы, да и отец, гм, не одобрил. Но не жалею, что съездил, не жалею… А потом в городе пластинку купил – “Белая полоса”. Песня там есть такая, “Отель под названием «Брак»”. Очень страшная песня».

Илья быстро нашел в коробке эту пластинку. Подержал в руке… Проигрыватель в комнате стоял на видном месте – на этажерке. Но иголка давно была испорчена, новую же приобрести все оказывалось недосуг. Да и где их сейчас продают?..

Положив диск на стол, Илья вошел в интернет в телефоне, набрал название песни, нажал «Слушать». Спохватился, вставил наушники – не хватало всех перебудить…

Резкие, каждый как точка, аккорды, а следом – голос, усталый и брезгливый:

Здесь бегают дети и мешают спать.

Здесь некогда подумать, здесь нечего читать —

Зде-есь, в этом отеле под названием «Брак».

Он не слушал эту песню много лет, но оказалось, что помнит наизусть. Даже не стал дослушивать – она продолжала звучать внутри.

Но порой здесь все не так уж плохо – о, нет! —

Когда постираны рубашки и готов обед.

И так можно жить много-много лет… О, не-ет!

Да, страшная. Но почему папа о ней вспоминал каждый раз? Наверное, не давала покоя – очень страшная, потому что точная.

Проблемы бесспорны, но споры – беспроблемны.

Здесь всегда молчат, для разговоров нету темы…[2]

Папин друг Лёха Бахарев после школы уехал в Питер. Он отлично играл на гитаре, мечтал стать рок-музыкантом. И стал. Малоизвестным, этакой рабочей лошадкой, песчинкой. Рано умер. Но хоть отчасти воплотил свою мечту. Реализовал. Или был где-то неподалеку от этой реализации. А папа… Подчинился воле родителей и пошел в политех. Поступил в восемьдесят девятом, когда, говорят, еще было относительно нормально, а закончил, когда всё развалилось, их комбинат, где ему предстояло работать, раскурочили. Стал вместе с родителями жить тем, что давала земля, их Золотые долины… В девяносто шестом женился, в девяносто девятом родился он, Илья, через пять лет Настя.

С мамой они никогда на его памяти не ругались, кажется, любили друг друга. Но это была такая любовь – тихая, без огня, какая-то… Любовь от безысходности, что ли.

Илья испугался этой мысли, стал отгонять, закрывать другими мыслями. А перед глазами возникла картинка из позапрошлого лета: папа сидит на пустом ведре рядом со входом на рынок – места за прилавками не нашлось, и он решил устроиться здесь, хотя в любой момент могли прийти менты или работники рынка, докопаться… Полил дождь, и Илья, возвращавшийся из магазина с крупой, сахаром в сумке, увидел папу под зонтиком. Вернее, зонтиком были укрыты товары – ягода, пучки, кисти, а на папу его уже не хватило. Волосы висели сосульками, вода текла по лицу, но папа словно не замечал ее – смотрел куда-то в одну точку. Бесконечно уныло так смотрел. Или невидяще, как слепой. Что он там видел?..

11

В середине августа навалилась самая страшная жара – без солнца. Мир превратился в теплицу, и деваться из этой теплицы было некуда.

Сбор ягоды – а подоспела лесная малина, пошла смородина, голубика – решили на несколько дней отложить. Нужно было нарвать ковыля для кистей, пока не пожелтел. Желтые кисти ценились меньше зеленых.

Папа выкатил Филку из гаража, и Илья неожиданно – ведь почти каждое утро наблюдал за этим действом – отметил, какая грустная, измученная у нее морда. Бампер обвис, словно стариковская челюсть, а круглые фары помутнели, как глаза у больного. Он подошел и погладил машину: «Потерпи, бедолажка, потерпи…»

Но что мог обещать? До чего потерпеть? Разве что до морозов? Там наступят несколько месяцев отдыха, хотя старение не остановится. Еще два-три года, и она наверняка развалится. Кузов, несмотря на борьбу с ржавчиной, по низу рыжеватый, истончившийся; каждая деталь поскрипывает, болтается. И папины ремонты не помогают. А механики на СТО – папа показывал им Филку в один из недавних приездов в город – только руками развели: медицина здесь бессильна.

Стоит все-таки купить новую машину. Вернее, не новую, а поновей, но тогда придется вырывать из скопленных денег приличную сумму. Да, считай, почти все заработанное уйдет на какую-нибудь древнюю, но еще бодрую «Тойоту». И где гарантия, что она не рассыплется быстрее Филки…

Ковылем запастись нужно обязательно. Кисти покупали хоть и понемногу, но стабильно. В каждый приезд по одной-две штуки, а весной, когда по традиции делали в квартирах ремонт, они приносили ощутимый доход.

Места давно разведаны, выбраны. Ковыль, наверное, из-за того, что рвали из года в год, рос на них чище, был крепче. Жесткие шероховатые проволочки торчали из земли – если потянешь их, ухватив некрепко, разрежут кожу до мяса.

Да, рвать ковыль было искусством. Подходишь к очередной кочке, загребаешь одной рукой проволочки, пропуская по нескольку меж пальцев, а весь пучок крепко сжав в кулаке, и дергаешь. И бросаешь пучок травы на плечо другой руки, прижимаешь предплечьем. Держишь, как ребенка, и одновременно наклоняешься к следующей кочке. Пропускаешь, сжимаешь, дергаешь. Бросаешь пучок к предыдущему.

Желательно не вырывать стебли с семенами-перьями, их потом придется выбирать – в кисти они не идут, – и на это уходит много времени.

Как какие-то первобытные люди, папа, мама и Илья двигаются по степи и рвут, рвут, рвут этот ковыль. Когда набирается целый сноп, аккуратно кладут на землю. Начинают новый. Через несколько дней правая рука становится гладкой, отполированной – шершавые нити стачивают мозоли…

Собранный ковыль раскладывают на полках в сарае. Чем меньше света, тем лучше – от солнца ковыль желтеет, а в темноте сохраняет приятный матово-зеленый цвет.

Полки специальные – широкие, со щелями, чтобы была вентиляция. Траве – хотя ковыль сложно называть травой, такой он жесткий, действительно, больше напоминающий проволоку или тугую веревку, – надо подсохнуть, но не сильно. Пересохнет и станет ломаться во время вязки кистей.

Вяжет папа. У него есть широкий монтажный ремень, к которому прикреплен тросик с