Успех в войне и предрассудки, распространяющиеся среди лидеров и политиков Германии от центристов до правых в начале нового века, также требовали принятия решительных шагов для улучшения расы. Одним из аспектов селекционистского поворота в социал-дарвинизме в 1890-х стало стремление усилить внимание к «негативному отбору». Более комфортные жилищные условия, здоровое питание, гигиенические, санитарные и другие подобные мероприятия — все это, как говорили, замечательно способствует улучшению расы. Но этого недостаточно, поскольку общество отрицает принцип борьбы за выживание, проявляя заботу о слабых, больных и недееспособных. Такая политика, утверждали некоторые ученые-медики, чьи взгляды подкреплялись недавно родившейся генетической наукой, потворствовала прогрессирующей деградации человеческой расы. Ей следовало противопоставить научный подход к воспроизводству, который бы позволил сократить число слабых или исключить их появление, а также увеличить количество сильных. Среди поддерживавших эти идеи был Вильгельм Шальмайер, чье сочинение, в котором защищался евгенический подход к социальной политике, выиграло первый приз на национальном конкурсе, организованном промышленником Альфредом Круппом в 1900 г. Другим медиком, считавшим, что германцы представляют собой вершину генетической эволюции человечества, был Альфред Плёц. Он предлагал отправлять людей низшего ранга на фронт в случае войны, чтобы непригодные к жизни уничтожались в первых рядах. Самым читаемым из всех был Эрнст Геккель, чья книга «Загадки мира» с популярным изложением дарвинских идей моментально стала бестселлером после публикации в 1899 г.[118]

Однако было бы ошибкой считать, что такие взгляды образовывали связную или единую идеологию, тем более напрямую ведущую к идеям нацизма. Шальмайер, например, не был антисемитом и яростно отрицал любые идеи о превосходстве «арийской» расы. И Вольтман не относился враждебно к евреям, а его в целом положительное отношение к Французской революции (лидеры которой, по его неправдоподобным утверждениям, принадлежали к германской расе, как и все великие исторические фигуры) отнюдь не роднило его с нацистами. В свою очередь Геккель активно выступал за более широкое применение смертной казни с целью устранения преступников из цепочки наследственности. Он также поддерживал идею уничтожения психически больных людей с помощью химических инъекций или электрошока. Геккель также был расистом и утверждал, что ни одна раса с курчавыми волосами никогда не добивалась чего-либо важного с исторической точки зрения. Однако, с другой стороны, он считал, что война станет евгенической катастрофой, поскольку уничтожит лучших и самых смелых людей страны. В результате ученики Геккеля, объединившиеся в собственное общество, Лигу монистов, стали пацифистами, полностью отрицающими идею войны, — позиция, которая не могла сблизить их с нацистами. Многие из них жестоко пострадали за свои принципы, когда в 1914 г. война все-таки началась[119].

Наиболее верный прообраз нацистской идеологии мы находим в работах Плёца, который сдабривал свои теории изрядными дозами антисемитизма и сотрудничал с группами, исповедовавшими идею нордического превосходства. И все же до Первой мировой войны было немного свидетельств того, что сам Плёц считал «арийскую» расу высшей по сравнению с другими, хотя один из его ближайших соратников, Фриц Ленц, несомненно, думал именно так. Плёц придерживался жесткого меритократического направления в евгеническом планировании, считая, например, что на всех родах должна присутствовать коллегия врачей и определять, выживет ли ребенок, или его следует уничтожить как слабого или недееспособного. Дарвинист Александр Тилле открыто проповедовал убийство психически и физически неполноценных и соглашался с Плёцем и Шальмайером, что детские болезни не следует лечить, чтобы слабые сами выпадали из цепочки наследования. В 1905 г. Плёц со своим шурином Эрнстом Рудиным, разделявшим такие взгляды, основал Общество расовой гигиены для пропагандирования своих идей. Оно быстро завоевало влияние в области медицины и социального обеспечения. Гобино во многих отношениях был консерватором и считал, что евгенический идеал заключен в аристократии. Эти немецкие мыслители приняли гораздо более жесткую и потенциально более революционную линию, часто считая наследственные признаки в большой степени независимыми от принадлежности к определенному социальному классу[120].

К началу Первой мировой войны их идеи распространились в той или иной форме в таких областях, как медицина, социальные службы, криминология и юриспруденция. Социальные изгои, такие как проститутки, алкоголики, жулики, бродяги, все чаще объявлялись людьми с дурной наследственностью, и требования насильственной стерилизации таких людей стали слишком громкими, чтобы их можно было не замечать. Влияние этих идей на истеблишмент в социальном обеспечении было таким значительным, что даже социал-демократы могли всерьез принять предложение Альфреда Гротьяна связать улучшение жилищных условий и социального обеспечения с обязательной стерилизацией сумасшедших, тунеядцев и алкоголиков[121]. Изменения такого рода отражали растущее влияние медицинской профессии в таких быстро развивающихся областях, как криминология и социальная помощь. Успехи немецкой медицинской науки, например открытие в XIX веке бацилл, вызывавших такие болезни, как холера и туберкулез, завоевали ей беспримерный престиж, а также непреднамеренно подарили антисемитам новый язык для выражения ненависти и страха перед евреями. В результате в обществе стали повсеместно использовать медицинские достижения, простые люди, включая растущий рабочий класс, стали соблюдать правила гигиены, регулярно мыться, дезинфицировать туалеты, кипятить питьевую воду и так далее. Концепция гигиены из медицины перекочевала в другие области жизни, включая не только «социальную гигиену», но и собственно «расовую гигиену».