Теперь он старался пить помедленнее.

– Поразительно, – сказал он.

– Что именно? – спросил Атос, опускаясь на трон.

Келл кивнул на кубок с кровью Холланда.

– Как вам удается не запачкать одежду.

Он допил второй кубок, Астрид рассмеялась и налила ему снова.

V

Зря он не остановился на первом кубке.

Ну или хотя бы на втором.

Вроде бы он выпил три, но, может, и больше. Келл в полной мере ощутил действие напитка, лишь когда встал и белый каменный пол закачался под ногами. Он знал, что много пить – это глупо, но вид крови Холланда вывел его из равновесия. Перед ним все стояло лицо антари и его взгляд за секунду до того, как нож вонзился в плоть. Холланд носил неизменную маску грозного спокойствия, и на краткий миг она дала трещину. А Келл так ничего и не сделал – не стал умолять Атоса, требовать. Разумеется, это не принесло бы никакой пользы, но тем не менее. Холланд тоже антари. По воле судьбы он родился в безжалостном Белом Лондоне, а Келл – в благополучном Красном. А если бы было наоборот?

Келл судорожно вздохнул, выпустив изо рта облачко пара. От прохладного воздуха в голове не прояснилось, но он знал, что домой пока возвращаться нельзя – только не в таком виде, – и побрел по улицам города, понимая, что это тоже глупость, безрассудство, но он всегда был безрассудным.

«Зачем?» – задумался Келл, вдруг рассердившись на себя. Зачем он всегда ищет приключений, сам идет на неоправданный риск? «Зачем?» – спросил его Ри на крыше в ту ночь. Он и сам не знал, хотя и не прочь был узнать. И он хотел бы не напрашиваться больше на неприятности.

Злость улеглась, оставив после себя тепло и спокойствие. Возможно, это просто действовал напиток? Как ни крути, он был хороший, крепкий, но не такой, от которого наступает слабость. Наоборот, он будто сделал его сильнее, заставил кровь петь. Келл вскинул голову, чтобы посмотреть в небо, и чуть не упал.

Нужно сосредоточиться.

Он был совершенно уверен, что направляется в сторону реки. Холодный воздух обдувал лицо. Спустились сумерки (когда только успело зайти солнце?), и в угасающем вечернем свете город начал просыпаться. Тут и там слышались шорохи, голоса.

– Красавец, – шепнула на махтане старуха в дверном проеме. – Красивая кожа. Красивая кость.

– Сюда, господин, – позвала другая.

– Сюда-сюда.

– Дайте ножкам отдохнуть.

– Дайте косточкам отдохнуть.

– Красивая кость.

– Красивая кровь.

– Выпью твою магию.

– Заберу твою жизнь.

– Сюда-сюда.

Келл пытался сосредоточиться, но никак не мог собраться с мыслями. Стоило ему поймать хотя бы парочку, как в голове будто поднимался ветер и развеивал их, оставляя лишь оторопь да легкое головокружение. Он чувствовал опасность. Но всякий раз, когда закрывал глаза, ему мерещилось, как кровь Холланда стекает в кубок. Он старался даже не моргать и смотреть вверх.

Он не собирался идти в таверну – ноги сами привели его туда. Тело двигалось само по себе, и внезапно он увидел вывеску над дверью: «Горелая кость».

Хотя таверна в Белом Лондоне стояла на том же месте, что таверны в других, она ему не очень нравилась. Да, она так же притягивала, как и остальные, но в воздухе здесь пахло кровью и пеплом, а булыжники под ногами были холодными. Они высасывали тепло и силу. Ноги несли вперед, но Келл заставил себя остановиться.

«Иди домой», – сказал он себе.

Ри прав: ничего хорошего из этого не выйдет. Игра не стоит свеч. Безделушки, которые он выменивает, не приносят ему настоящей радости. Это просто дурацкое хобби, и пора уже наконец его бросить.

Ухватившись за эту мысль, Келл достал нож и поднес острие к предплечью.

– Это вы, – послышался голос сзади.

Келл обернулся, спрятав клинок в ножны.

У входа в подворотню стояла женщина. Ее лицо закрывал капюшон поношенного синего плаща. В любом другом Лондоне этот плащ наверняка был бы синим, как сапфир, как море, но здесь его бледный цвет напоминал небо за пеленой облаков.

– Я вас знаю? – спросил он, щурясь в полумраке.

Она покачала головой.

– Но я знаю вас, вы – антари.

– Нет, не знаете, – уверенно возразил он.

– Я знаю, чем вы занимаетесь.

Келл покачал головой.

– Сегодня я не заключаю сделки.

– Умоляю! – сказала женщина, и он заметил, что она сжимает в руках конверт. – Я у вас ничего не прошу. Только отнести письмо!

Келл наморщил лоб. Письмо? Миры уже много столетий изолированы друг от друга. Кому она могла писать?

– Родственнику, – пояснила женщина, прочитав вопрос в его глазах. – Давным-давно, когда пал Черный Лондон и двери были запечатаны, часть моей семьи осталась по эту сторону, а часть – по ту. Много столетий мы старались поддерживать связь… и вот я осталась одна. Здесь все уже умерли, кроме меня, и там тоже все умерли, кроме одного – Оливера. Он для меня единственная родная душа на всем белом свете. Он по ту сторону двери, и он умирает, а я просто хочу… – Она поднесла письмо к груди. – Нас всего двое, и больше у нас никого нет.

У Келла кружилась голова.

– А как вы вообще узнали, что Оливер болен? – спросил он.

– От другого антари, – пояснила женщина, озираясь, словно боялась, что кто-то подслушает. – От Холланда. Он принес мне письмо.

Келл не мог себе представить, чтобы Холланд снизошел до контрабанды, не говоря уж о том, чтобы передавать письма простолюдинов.

– Он не хотел, – добавила женщина. – Оливер отдал ему все, что у него было, и даже тогда… – Она поднесла руку к воротнику, словно потянувшись за бусами или ожерельем, которого теперь не было. – Я заплатила остаток.

Келл нахмурился. Это еще меньше похоже на Холланда. Не то чтобы он совсем бескорыстен, но Келл сомневался, что его вообще могла заинтересовать подобная плата. Хотя, впрочем, у каждого свои секреты, и Холланд хранил собственные так ревностно, что Келл даже призадумался: хорошо ли он знает характер другого антари?

Женщина снова протянула письмо.

– Ниджк шёст, – проговорила она. – Пожалуйста, мастер Келл.

Он попытался собраться с мыслями. Келл обещал Ри… но это же просто письмо. Строго говоря, по закону, установленному правителями всех трех Лондонов, как раз письма проносить разрешалось. Разумеется, подразумевалась переписка между царствующими особами, но все-таки…

– Я заплачу сразу, – настаивала женщина. – Вам не придется возвращаться. Это единственное, и последнее, письмо. Прошу вас. – Она порылась в кармане и достала что-то небольшое, замотанное в ткань. Келл еще не успел ни согласиться, ни отказаться, но женщина уже всучила ему записку и плату. Едва ткань коснулась его кожи, Келла пронзило странное чувство, а женщина тут же отступила.