* * *

После обеда я слышу, как мама включает душ у себя в ванной, разогреваю ей остатки еды, завариваю чай, ставлю все на стойку и сажусь напротив. Наконец она выходит на кухню, видит еду, слегка улыбается и садится на свое место.

– Это предложение заключить перемирие или еда отравлена? – уточняет она, кладя на колени салфетку.

– А ты попробуй – и узнаешь.

Она с опаской смотрит на меня, пробует еду, жует, ждет положенную минуту и, убедившись, что ее жизни ничто не угрожает, продолжает есть.

– Прости, мам. Надо было сразу тебе рассказать… Просто я действительно жутко расстроилась.

В ее глазах такая жалость, что я быстро отворачиваюсь и, чтобы хоть как-то отвлечься, начинаю мыть посуду.

– Лейк, я знаю, как сильно он тебе нравится, знаю! Мне он тоже нравится. Но, как я уже сказала вчера, это невозможно. Пообещай мне, что ты не натворишь глупостей.

– Обещаю, мам. Он однозначно дал мне понять, что не хочет со мной общаться, так что тебе не о чем беспокоиться.

– Надеюсь, это правда, – говорит она, глядя в тарелку.

Я домываю посуду и возвращаюсь в гостиную, где меня по-прежнему ждет любимый Джонни.

Your heart says not again

What kind of mess have you got me in?

But when the feeling’s there

It can lift you up and take you anywhere.

«The Avett Brothers». Living of Love[10]

Следующие несколько недель пролетают незаметно: домашних заданий становится все больше, а на уроках Уилла одиночество ощущается все сильнее. После трагической гибели снеговика мы ни разу не разговаривали, даже в глаза друг другу не смотрели. Он бежит от меня как от чумы.

Не могу сказать, что я привыкла к Мичигану. Возможно, вся эта история с Уиллом только усугубила положение дел. У меня осталось лишь одно желание: спать, спать, спать… Наверное, потому, что во сне стихает душевная боль.

Эдди постоянно предлагает мне все новые и новые варианты заполнения пустоты в графе «бойфренд», но ни один из них меня не заинтересовал. От отчаяния она поменялась местами с Ником на уроках Уилла, надеясь, что у нас с ним что-нибудь выйдет.

Да не выйдет ничего…

– Эй, Лейкен! – улыбаясь, окликает меня Ник, придвигаясь поближе. – Вот еще один, специально для тебя! Рассказать?

Только на этой неделе Ник умудрился вконец измучить меня анекдотами про Чака Норриса – минимум по три штуки в день! Он пребывает в неведении, полагая, что раз я из Техаса, то должна с ума сходить по техасскому рейнджеру Крутому Уокеру.

– Конечно расскажи, – обреченно соглашаюсь я, давно уяснив, что отказываться бесполезно.

– Сегодня Чак Норрис завел почту на g-mail. Его новый адрес: [email protected]!

Я не сразу понимаю, в чем прикол. Обычно я быстро реагирую на шутки, но в последнее время что-то торможу, и у меня есть на то свои причины…

– Забавно, – отвечаю я, чтобы сделать ему приятное.

– Чак Норрис досчитал до бесконечности. Дважды.

Не знаю, что в этом веселого, но все-таки смеюсь. Ник, конечно, меня достает, но его невежество умиляет.

В аудиторию входит Уилл и награждает Ника убийственным взглядом. На меня он не обращает ровным счетом никакого внимания, но мне хочется думать, что где-то в глубине души он все-таки ревнует. Больше того, в присутствии Уилла я демонстративно проявляю к Нику повышенный интерес. Сама себя ненавижу за желание заставить его ревновать, но ничего не могу поделать. Главное – вовремя остановиться, пока Нику не взбредет в голову, что он мне действительно нравится, хотя это непросто. Но в данной ситуации ничего другого мне не остается.

– Достаем тетради! Сегодня будем писать стихи, – сообщает Уилл, садясь за стол.

Полкласса мрачно вздыхает, а Эдди в восторге хлопает в ладоши.

– А можно писать вдвоем? – спрашивает Ник, потихоньку двигая свой стол к моему.

– Нельзя! – сердито отвечает Уилл, Ник пожимает плечами и отодвигает стол обратно. – Каждый из вас должен написать небольшое стихотворение, с которым завтра вы будете выступать перед классом.

Я начинаю делать кое-какие заметки, просто для того, чтобы не смотреть на него, пока он объясняет задание. Остаться в его классе – очень плохая идея: я не могу его внимательно слушать, все время пытаюсь угадать, что у него на уме, думает ли он о нас, что будет делать сегодня вечером. Впрочем, дома я тоже постоянно о нем думаю. Ловлю себя на том, что все время смотрю в окно на его дом. Если честно, то, даже если бы я перешла в другой класс, это ничего бы не изменило. Просто после школы я сломя голову неслась бы домой, чтобы приехать первой, а потом, спрятавшись за занавеской, смотреть, как он подъезжает к дому и выходит из машины. Моя жизнь превратилась в игру с самой собой, причем в игру крайне утомительную. Как бы я хотела найти способ избавиться от этой привязанности… Вот у него, по-моему, получается неплохо…

– Для завтрашней презентации достаточно всего десяти предложений. В течение пары недель мы сможем доработать ваш текст, и тогда вам будет с чем прийти на слэм, – продолжает Уилл. – Я не забыл, не думайте! Пока что никто из вас там не появлялся. Помните, у нас с вами уговор.

Весь класс начинает протестовать.

– Мы так не договаривались! – возмущается Гевин. – Вы же сказали, что мы должны просто сходить туда, посмотреть, как все происходит. А теперь выясняется, что мы еще и выступать должны?

– Ну на самом деле не должны. Достаточно посетить один слэм. Выступать вы не обязаны. Главное – посмотреть и послушать. Однако всегда есть вероятность, что вас выберут для «жертвоприношения», поэтому иметь что-нибудь наготове не помешает.

Несколько человек в один голос интересуются, что такое «жертвоприношение». Уилл объясняет, что любого из присутствующих в зале могут попросить выйти на сцену и прочесть что-нибудь, поэтому у каждого на всякий случай должна быть какая-то заготовка.

– А если мы захотим выступить? – спрашивает Эдди.

– Вот что, давайте-ка заключим еще одну сделку, – предлагает Уилл. – Те, кто выступит на слэме по доброй воле, – получат зачет автоматом.

– Отлично, я согласна! – ликует Эдди.

– А если мы туда не пойдем, тогда что? – спрашивает Хави.

– Пропустишь потрясающее мероприятие. Ну и еще схватишь двойку за активность на занятиях, – отвечает Уилл.

Хави закатывает глаза и громко стонет.

– А о чем можно писать? – спрашивает Эдди.