Никто из пятерых не мог оторвать взгляда от этой роковой цифры. Четыре часа. Всего четыре часа, после которых в пламени аннигиляционного взрыва растают стены крохотной скорлупки их корабля. Они попали в западню, из которой не было выхода. Увеличить скорость еще больше они не могли. Маневр на такой скорости практически невозможен. Их защитные поля против залпов крейсера не выстоят и нескольких секунд, а радиус поражения арктурианских орудий в два раза превосходил расстояние, на котором действовали их собственные противометеорные пушки. Через четыре часа их корабль превратится в беззащитную мишень.

– Какая у нас скорость?

– Две девятки.

Это означало, что они подошли вплотную к световому порогу. Их скорость составляла девять целых и девяносто девять сотых от скорости света. Однако нормальный вход в пространственный прыжок был возможен лишь после третьей девятки. И медленней всего набиралась именно эта, третья девятка после запятой… При скорости в три девятки генератор оверсайда вырубал для них в пространстве узкий коридор, и корабль исчезал из обычного пространства[1].

В подпространстве им были бы не страшны никакие арктуриане. Материальное взаимодействие в этой среде вообще невозможно. А последовать за ними к Таире арктуриане не посмеют. Там находился мощный земной флот.

– Кто-нибудь пробовал уходить в оверсайд с неполным набором скорости? – спросил Логинов, стараясь не смотреть в сторону Перлис.

Бекетов отрицательно покачал головой.

– Мне такие случаи неизвестны. Если кто-то и пробовал, то рассказать об этом ему так и не удалось.

Вблизи светового порога перед кораблем как бы образовывалась волна спрессованного времени. В нормальном режиме корабль проскакивал сквозь нее за доли микросекунды. Что с ним случится, если прыжок растянется и возникнет взаимодействие между материальным телом корабля и волной спрессованного, ускоренного в миллиарды раз времени?

Однозначного ответа на этот вопрос не было ни в одной теоретической работе по оверсайду. Корабли, нарушавшие режим входа или выхода, бесследно исчезали из нашей вселенной.

– У нас есть выбор из двух возможностей: превратиться в мишень для арктурианских пушек или попробовать внережимный переход, – проговорил Логинов, по-прежнему старательно избегая взгляда Перлис, словно чувствовал себя виноватым именно перед ней.

– Переход с недобором скорости невозможен. Это самоубийство! – сразу же возразил Бекетов.

– Третьей возможности у нас нет. Ты можешь предложить что-нибудь еще?

– Если бы мы стартовали по правилам, этого бы не произошло! Мы могли сразу обнаружить погоню, вовремя набрать скорость и уйти в оверсайд! – Бекетов почти кричал. Казалось, он был на грани нервного срыва.

– Спокойней! – потребовал Абасов. – Такие вопросы должна решать вся команда. Я против бессмысленного боя с заведомо известным концом.

– Это верно, – поддержал его Логинов. – Именно это я и хотел сказать.

– Я за то, чтобы принять бой, – сразу же возразил Маквис. – И не надо искать виноватого. Нам просто не повезло. По крайней мере, мы погибнем в бою, как положено солдатам, а не превратимся в обреченных на медленное умирание скитальцев пустого пространства.

Эта возможность казалась вполне вероятной. Внережимный прыжок скорее всего выбросит их в стороне от звездных скоплений…

– Итак, двое против двух… – подытожил Логинов, и все головы повернулись в сторону Перлис.

Впервые на лице молодой женщины стали заметны следы волнения. Она слегка прикусила губу, и темные круги под глазами обозначились резче. Возможно, во всем была виновата запредельная усталость и нервная перегрузка этого сумасшедшего полета.

Перлис слегка пригнулась в кресле, словно физически ощутила груз непомерной ответственности, свалившейся на ее плечи.

– Я бы тоже хотела погибнуть в бою… – Она виновато глянула в сторону Маквиса. – Но информация, которой мы располагаем, слишком важна, и надо использовать даже тень надежды в попытке ее сохранить.

– Да нет у нас никакой надежды, нет! Неужели вы не понимаете?! – выкрикнул Бекетов.

– Успокойся! – сурово потребовал Логинов. – Итак? – обратился он к Перлис, понимая, что подобное дело не терпит недосказанности.

– Мы должны лететь дальше…

– Команда использовала свое исключительное право. Решение принято. Приступайте к запуску генератора. – Голос Логинова казался мертвым, лишенным всякого выражения, словно динамик корабельного компьютера.

И в то роковое мгновение, когда свет панелей и экранов померк, когда тело выворачивалось наизнанку, а в ушах стоял отвратительный хруст переборок, Логинов почувствовал на своем запястье узкую женскую руку… Означал ли этот жест нечто большее, чем последнее прощание? – этого он так и не узнал.

Предметы медленно и постепенно обретали прежнюю четкость. Первой среди серого тумана, поглотившего маленький мирок корабля, появилась приборная панель. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Логинов понял, что они все еще живы. Впрочем, это могла быть всего лишь отсрочка. Все индикаторы стояли на нулях, двигатели не работали. Слепые бельма экранов смотрели ему в лицо.

Его спутники зашевелились, постепенно приходя в себя, и лишь Перлис все еще была без сознания; впрочем, ее дыхание и пульс давали основания надеяться, что обморок вскоре пройдет.

– Экипаж? – хриплым голосом спросил Логинов, стараясь разорвать плотную тишину, висящую в рубке, как серая вата, и вновь беря на себя обязанности капитана.

Они ответили, все, кроме Перлис. Маквис, на котором по совместительству лежали обязанности корабельного врача, уже хлопотал подле нее с дежурной аптечкой в руках.

– Что с энергией? – спросил Логинов, так и не сумев включить на своей приборной доске ни один сенсорный датчик.

Под потолком замогильным синим светом горела только аварийная лампа, снабженная индивидуальным радиационным источником питания. Не отвечая ни слова, Бекетов возился со своей приборной доской. Наконец он открыл с нижней стороны панели скрытый карман и, щелкнув невидимым ручным выключателем, произнес: